Пятьдесят кнехтов послал Конрад фон Вегденбург расправиться с лесными трубачами. Большая их часть нашла конец среди чащобных буреломов и. болотных трясин. Те же, кто выжил, красовались теперь на кольях, наводя ужас на ливонцев. Это было то, что видели с утра они и не видели мы. То, что подвигло великого магистра сдаться, ища спасения от страшной участи.
— Ну, каковы мошенники! — возмущался скачущий рядом Лис. — Блин, обвели, шо бублик дырку! Теперь, значит, нам разбираться с князем Олегом, а они, мать их за ногу, в плену по рыцарским традициям. Чик?трак, я в домике.
Я ехал молча, вспоминая знакомство с фон Вегденбургом. Тогда я еще только начинал свое восхождение к ступеням трона графа Шверинского, доказывая мечом, что лучшей кандидатуры на должность начальника охраны ее сиятельства не может и быть. Граф Генрих все никак не мог прийти к этой мысли, а потому безо всякого зазрения совести посылал меня в самые глухие углы, где его недреманное око находило политическую выгоду Шверина. На это раз его указующий перст направил меня в сырую, как тюремный каземат, Эстляндию на помощь завязшему в распрях с местным населением Ливонскому ордену.
Здесь все было понятно. Поскольку император всячески поддерживал тевтонских рыцарей, граф Шверинский, глава Лиги северных баронов, всецело помогал их ливонским собратьям. Породнившись с мекленбургской династией, смешавший в своих жилах кровь великого Генриха Льва и ободритских князей, он имел весьма широкие виды как на баварское наследство супруги, так и на славянские земли балтийского побережья. Впрочем, земли, населенные не славянами, его интересовали не менее, поэтому Вальдар Ингварсен, или, как называли меня на немецкий манер, Вальтер фон Ингваринген, с десятком рыцарей и двумя сотнями кнехтов в один прекрасный день высадился в Ревельском порту, чтобы выполнить интернациональный долг перед союзной Ливонией.
Надо сказать, высадились мы весьма своевременно, ибо оказались единственной боеспособной частью в руках магистра и сразу были брошены в бой. Именно в этот день в Ревель пришло известие, что язычники, видимо, с целью обсудить некоторые щекотливые вопросы богословия, захватили рижского епископа Альбрехта со свитой, в благочестивых размышлениях свершавших инспекционную поездку по своей епархии.
Епископа мы отбили. Хотя, прямо скажем, я был несколько удивлен количеством ратного снаряжения, захваченного непочтительными эстами у благочестивого пастыря. Наградой за «великий подвиг» было благословение его преосвященства и личная признательность фон Вегденбурга. Знал бы он, при каких обстоятельствах нам доведется встретиться вновь!
— Слушай! — Голос Лиса прервал мои воспоминания.
Знал бы он, при каких обстоятельствах нам доведется встретиться вновь!
— Слушай! — Голос Лиса прервал мои воспоминания. — Ливонцы тебе одному сдались или нам обоим?
— Ну, спрашивали и тебя, и меня…
— Значит, обоим. Тогда давай так: чур, рыцари твои, а кнехты мои. Идет?
— Пожалуйста. Но зачем тебе это?
— У меня есть мысль, и я ее думаю. — Лис поднял вверх указательный палец.
* * *
— Ну, молодца! Ай молодца, медвежатник! — Муромец радостно хлопнул меня по плечу, и я с тоской понял, что предложение выдержать на плече длань богатырскую не было пустой похвальбой. Хлопни он чуть сильнее, и попросту сбил бы меня с ног. — Целое войско в полон взял.
— Ваша честь, Володимир Ильич, — склонив голову, начал я, понимая, что разговор предстоит не из легких. — Великий магистр и его люди сдались мне по рыцарскому обычаю в обмен на слово сохранить им жизнь.
— Чего?чего?чего?! — Сидевший за столом князь Изборский резко поднялся, опрокидывая лавку. — Да тебе?то самому кто ее сохранит?
— Не горячись, княже! — поспешил урезонить его Муромец. — Витязь перед тобой, а не смерд.
— Сии лихие разбойники в моей земле пленены. И только я здесь суд и расправу чинить могу. А я уже слово свое сказал: всех псов поганых на кол. А магистра, в память о жене моей первой, в его туртурах замученной, конями рвать велю, да притом под пузом огонь разложивши.
Я невольно содрогнулся жуткой участи, ожидавшей фон Вегденбурга.
— Прежде вам придемся убить меня, — произнес я как можно более спокойно, кладя руку на эфес меча.
— Да ты!.. — Князь рванул свой клинок из ножен.
— Постой! — в полный голос рявкнул на него Муромец. — Сей человек не щадя живота своего город твой отстаивал, жену твою, что в утробе дитя носит, а ты на него мечом машешь?! Срамно, княже!
— Ливонцы должны быть казнены! — мрачно отрезал князь, возвращая оружие в прежнее положение. — Таково мое слово!
— Здесь каждый имеет слово, — медленно проговаривая каждый звук, произнес Мстислав Киевский, до того молча наблюдавший за скандалом. — Витязь Воледар как рыцарь графа Шверинского шел, ему ливонцы и сдались. И ты, князь Олег, до них теперь касательства не имеешь.
— То хитрость была!
— Но ты на нее пошел. Стало быть, либо против собрата своего измену учиняешь, либо же нас всех, единым войском за тобой сюда пришедших, позорить хочешь. Или же и то и другое сразу.
Олег Изборский скрежетал зубами, сжимая пудовые кулаки. Святополк Туровский, недавно переступивший порог двадцати лет, с неподдельным изумлением следил за схваткой этих ярых хищников, готовых разорвать друг друга с одной лишь целью — не уступить последнего слова.