Честно говоря, после картины побоища, наблюдаемой сегодня утром, разговоры о покойниках весьма меня раздражали.
— Простите, досточтимый хозяин, мы не представились. Я рыцарь Вальтер фон Ингваринген, а это мои друзья…
— Мне бы следовало назвать себя, — грустно усмехнулся старик, выслушав наши имена, — но я так стар, что не помню, как меня именовали в детстве.
Признаться, я даже не помню, было ли это детство. Порой я думаю, что даже Господь забыл, как меня нарекли, иначе с чего бы он так долго не призывал меня к себе. Для жителей этих мест я просто отшельник из Мегидо, но вы можете величать меня любым иным именем.
— Вы отшельник? — спросил я, ища на стенах атрибуты веры. — Христианин?
— Ой, не говорите глупостей! Думаете, Всевышнему есть дело до того, на каком языке с ним говоришь? Или вам кажется, что Он лучше услышит вас, если пять раз в день демонстрировать западу свою задницу? Хотя нет, вы?то как раз тычете в себя пальцами. Поверьте, я беседую с Ним безо всех этих ухищрений. И зелень этого холма Ему куда приятнее сумеречных громадин, возведенных во славу Его.
— Это Он вам сказал? — съязвил Лис.
— Ну да, — просто ответил отшельник из Мегидо. — Но вам бы, пожалуй, следовало уложить спать юных спутников, они совсем выбились из сил. К сожалению, мне нечего предложить вам на ужин, вся моя вечерняя трапеза — вот эта миска чечевичной похлебки. Увы, я слишком стар, чтобы бить птицу так метко, как в прежние годы, а силки сегодня оказались пустыми.
— Как, — удивился я, — разве вы употребляете в пищу мясо убитых животных?
— Быть может, я бы и стал есть мясо живых, но не с моими ногами их догонять.
— Но дух?..
— О Господи! Молодой человек, где вы набрались этих глупостей? Лучше сытым помышлять о Боге, чем голодным о еде. Однако мы заговорились, а дети уже спят. — Хозяин, кряхтя, полнился с плоской каменной лежанки, накрытой звериными шкурами. — Увы, здесь мало места для пятерых. Тут и втроем?то не больно разляжешься. Но я по ночам все равно не сплю, так что, если пожелаете, я охотно скоротаю время с кем?нибудь из вас, беседуя о том о сем и охраняя коней.
— Лис, первые полночи твои, — скомандовав я, помогая старику выбраться на поверхность.
Прохлада заставляла отшельника кутаться в нелепое меховое одеяние, вероятно, с первого дня не имеющее сколь?нибудь определенного покроя. Я тоже поглубже запахнулся в черное друзское покрывало, прекрасно защищающее от холода зимней левантийской ночи.
— А что, почтеннейший, — спросил я, усаживаясь на выступающий из земли камень у выпаса, — недавно здесь была битва?
— Ох уж эти битвы, — глядя на наших красавцев коней, вздохнул старец.
— Здесь вечная битва, всегда и везде. Народы приходят и говорят: «Мы хозяева этой земли». Хозяева так хозяева, разве я спорю? Если они думают, что у земли может быть хозяин, что можно им объяснить? Пусть считают себя хозяевами солнечного света, лунной дорожки на волнах… Разве солнечному свету или лунной дорожке есть до этого дело? Они говорят «Хозяева!» — и я им не перечу. Пусть себе. Потом приходят другие и говорят, что это они хозяева, и начинается битва. И все они ложатся в нее и становятся частью земли. А это куда как больше, чем быть ее хозяином. Они уже не истлевшее мясо и не обветренные кости, они — этот лес, эта трава… Вот так?то, молодой человек. В этой земле вечная битва, — вновь повторил он. — В давние годы я слышал, что и последняя битва произойдет здесь, возле Мегидо. Ар Мегидо.
Я хотел еще что?то спросить о недавнем побоище, но промолчал. В сущности, что мог знать отшельник о хитросплетениях мировой политики и интригах земных владык. Все это было лишь прахом, который он попирал ногами, даже не задумываясь о нем.
Полночи мы провели в беседах, весьма поучительных для меня и, надеюсь, довольно приятных для отвыкшего от человеческого общения безымянного отшельника. Утром же нас ожидало жаркое из утки, подстреленной расторопным Лисом, и холодная ключевая вода из бившего неподалеку родника.
Утром же нас ожидало жаркое из утки, подстреленной расторопным Лисом, и холодная ключевая вода из бившего неподалеку родника. Но главным трофеем Венедина была не несчастная птица, а красавец арабчак, пойманный им у водопоя. Судя по богатству сбруи, совсем недавно он принадлежал одному из местных военачальников, погибших в битве близ Тиверийского озера. Теперь же, потеряв седока, он бродил по округе, удивляясь своей свободе.
Но солнце уже поднималось все выше над линией горизонта, и нам следовало отправляться в путь.
— Счастливой дороги, добрые люди! — напутствовал нас старец из Мегидо.
— Мне, право, жаль расставаться с вами, но у каждого свой путь. — Он замолчал, улыбаясь чему?то, ведомому ему одному. — Да, кстати, о дорогах: сегодня я разговаривал с Ним…
— И что? — спросил я, внутренне напрягаясь. При всем своем чудачестве старец отнюдь не напоминал умалишенного и, стало быть, его Собеседник…
— Да то же, что и всегда, — пожал плечами он. — Я слушаю, Он говорит. Затем мне в голову приходят слова, в которые я пытаюсь облечь услышанное. Но уж понимать эти слова. — Он развел руками. — Быть может, вы сумеете? Как же это было? — Старец поскреб выбеленную временем макушку. — Ага, вот: