— А раньше вы пожрать принести не могли? — зло вскинулся Лис.
— Сначала была вечерняя трапеза братства. Затем отец?настоятель велел раздать часть объедков нищим. Другую часть отнесли свиньям, — не меняя тона, пояснил слуга Господний, — а то, что осталось после хрюшек, досталось вам. Так что возблагодарите Господа, Отца нашего небесного, что они не все сожрали.
— Ах ты ублюдок! — взорвался и без того взбешенный Венедин. — Да твоя мать сама была свинья! А твое, урод, место не в монастыре, а на ярмарке в балагане детей пугать!
Монах остановился, слушая брань моего друга и глядя на него ничего не выражающими пустыми глазами. Дослушав до конца яростную тираду беснующегося узника, он выпрямился, осенил себя крестным знамением, поднял с пола ведро с отбросами и вывернул его нам на головы.
— Жрите, нечестивцы!
Мы едва успели отпрянуть от обрушившегося сверху потока помоев, предназначенного нам для употребления вовнутрь. Деваться особо было некуда: каменный мешок три шага в длину, три шага в ширину — вот что представляла собой монастырская темница.
— Истинный пример человеколюбия и христианского милосердия, — печально вздохнул я, слушая, как удаляются шаги монаха, как капает вниз с железных прутьев буроватая жижа, составлявшая наш ужин. — Ладно, предположим, что у нас сейчас пост. Давай вернемся к исчезновению Алены.
— В гробу я видал такие посты, — раздраженно бросил Лис. — А к пропаже, что к ней возвращаться, уже все говорено?переговорено! Пропала она на постоялом дворе. Во всяком случае, первые симптомы появились в день отъезда.
— Забытый кинжал фон Зальца?
— Да. Серебро, святые мощи в рукояти, понятное дело — подменыш до такого и не дотронется. Опять же все ее истерики и закидоны именно тогда начались. Все равно не ясно, кто и когда ее подменил. Из чужих был только Ансельм. Он, конечно, Буратино недоделанный, но тем не менее когда бы он умудрился все провернуть? Днем он со мной в городе буржуинов на бабки разводил…
— А вечером сидел возле Ропши. Практически безотлучно, я свидетель. Наши все отпадают. Кроме тебя, у нас магов не водится, а для того чтобы вызвать подменыша, нужен кто?то, водящий дружбу с фейри.
— Ну ты же не станешь меня подозревать? — с недоумением в голосе произнес Лис. — В этом мире у меня никаких знакомых фейри не водится.
— Ты что, с ума сошел?! — возмутился я.
— Я?то в своем уме, но все же бред какой?то получается: и ворив на було, и батька вкралы. Она ж ни на секунду одна не оставалась! Если не мы с тобой — так Ропша, не Ропша — так наши ребята. Уж на самый худой конец мамки или Танюха. А фейри, кстати, тоже не дураки. Они в место, где тусуются два каких?никаких, но мага, по своей воле нипочем не сунутся!
— Значит, вероятно, была еще чья?то достаточно мощная воля.
— О Господи, чья? — едва не срываясь на крик, выдохнул Лис.
— Не знаю. Но мне не дает покоя исчезновение разбойников с постоялого двора. Так все было подстроено, сколько человек убито, такая многоходовка, и вдруг — бац! — после первой неудачи с сетью они исчезают, как будто так и надо. Ни мне здрасьтс, ни тебе до свидания. Все это не кажется странным только лишь если предположить, что подмена была заготовлена еще до того, как разбойники покинули постоялый двор.
— Допустим. Но кто знал, что я с Танюхой завалюсь на сеновал, что Ропша будет при смерти… Да нет, и все равно мамки были рядом, а эти курицы спят чутко, чуть что, такой бы шум подняли, мертвые бы проснулись.
Я печально вздохнул. Разговор в таком духе продолжался у нас по кругу несколько часов без заметных успехов. Мы явно упускали из виду что?то важное и никак не могли понять что.
— Ладно, — махнул рукой я, — давай попробуем заснуть. Завтра приезжает император. Состоится суд, как говорится, надо выглядеть. К тому же, как утверждал Володимир Муромец: утро вечера мудренее.
— Здесь утро не наступает никогда, — вглядываясь в мрак темницы, жестко отрезал Лис.
ГЛАВА 19
Сначала вешать, потом судить.
Кодекс Джедберга, Шотландия
Полутемный зал, длинный и высокий, словно станция метро, скупо освещался горящими вдоль стен факелами и большим, в рост человека, камином, дававшим хоть немного тепла в этом холодном сыром помещении.
— Вальтер фон Ингваринген, — разнеслось под сводами зала, — клянетесь ли вы перед лицом великого суда говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды?
— Клянусь! — Я поднял вверх правую руку.
— Лис Венедин, клянетесь ли вы…
* * *
Сегодня утром, хотя черт его знает, было ли это действительно утро или же белый день, в наш застенок явился Ульрих фон Нагель с парой оруженосцев и кузнецом. Ему предстояло снять цепи, накрепко удерживающие узников на дистанции двух шагов от стены. Покончив со своей работой, он полез наверх, делая нам знак следовать за ним. Пошатываясь от голода и усталости, мы вышли во двор, где продолжал накрапывать все тот же мерзкий дождь, и побрели вслед за конвоем, оскальзываясь в жирной грязи монастырского подворья.
— Куда нас ведут? — спросил я.
— На суд, — кратко ответил фон Нагель. — Император прибыл утром, стало быть, сейчас закончит трапезу и будет суд.
— Ага, — горько хмыкнул Лис, — мы, получается, на десерт. Или это тут манера такая — судить людей после еды для улучшения пищеварения? Я слышал, его величество большой любитель проводить опыты на эту тему. Надеюсь, он вспорет брюхо чертовому пастырю, чтоб посмотреть, насколько хорошо влияет на усвоение, например, жареных перепелов осуждение ни в чем не повинных людей.