На свою голову.
В раздевалке раздался тихий хруст, и Татарский поморщился.
— Меня тоже когда-нибудь задушат? — спросил он.
Фарсейкин пожал плечами:
— Мужья великой богини, как ты понял, иногда меняются. Но это часть
профессии. Если не наглеть, то вполне можно дотянуть до старости. И даже на
пенсию выйти. Ты, главное, если сомневаешься в чем, сразу ко мне. И советы
мои слушай. Первый будет такой: ты, когда к Азадовскому в кабинет переедешь,
убери этот ковер прококаиненный. А то по городу слухи ходят, какие-то
совершенно левые люди на прием ломятся. Зачем нам это?
— Ковер-то я уберу. А вот как мы всем остальным объясним, что я в его
кабинет переезжаю?
— Им ничего объяснять не надо. Все сами понимают. Других у нас не
держат.
Из раздевалки выглянул Малюта, который уже успел переодеться. Он на
секунду поднял глаза на Татарского, сразу же отвел их и протянул Фарсейкину
мобильный телефон Азадовского.
— Выкатывать? — деловито спросил он.
— Нет, — сказал Фарсейкин, — закатывать. Чего глупые вопросы задаешь?
Дождавшись, пока металлический гул в длинной норе коридора стихнет,
Татарский тихо спросил:
— Фарсук Карлович, скажите мне по секрету…
— Да?
— Кто всем этим на самом деле правит?
— Мой тебе совет — не суйся, — сказал Фарсейкин. — Дольше будешь живым
богом. Да я, если честно, и сам не знаю. А столько лет уже в бизнесе.
Он подошел к стене за алтарем, открыл ключом потайную маленькую дверцу
и, нагнувшись, вошел внутрь. За дверцей зажегся свет, и Татарский увидел
большую машину, похожую на раскрытую черную книгу с двумя вертикальными
цилиндрами из матового стекла по краям. На черной плоскости, повернутой к
Татарскому) белело слово «Compuware» и незнакомый символ, а перед машиной
стояло кресло вроде зубоврачебного с ремнями и фиксаторами.
— Что это? — спросил Татарский.
— 3D-сканер.
— Зачем?
— Снимем с тебя облачко.
— А без этого нельзя?
— Никак. По ритуалу ты становишься мужем великой богини только после
того, как тебя оцифруют. Превратят, так сказать, в визуальный ряд.
— И что, потом во все клипы и передачи будут вставлять? Как
Азадовского?
— Это твоя главная сакральная функция. У богини действительно нет тела,
но есть нечто, что заменяет ей тело. По своей телесной природе она является
совокупностью всех использованных в рекламе образов. И раз она являет себя
посредством визуального ряда, ты, чтобы стать богоподобным, тоже должен быть
преображен. Тогда вы будете иметь возможность мистически слиться.
Собственно, ее мужем станет именно твоя 3D-модель, а сам будешь как бы…
регент, что ли. Иди сюда.
Татарский нервно поежился, и Фарсейкин засмеялся:
— Да не бойся ты.
Иди сюда.
Татарский нервно поежился, и Фарсейкин засмеялся:
— Да не бойся ты. Это не больно, когда сканируют. Как в ксероксе,
только крышкой не закрывают… Пока что не закрывают… Да ладно, шучу,
шучу. Давай быстрее, а то нас наверху ждут. Торжественный вечер — твоя, так
сказать, презентация. Расслабишься в узком кругу.
Татарский последний раз посмотрел на базальтовую плиту с собакой и
богиней и решительно нырнул в дверцу, за которой ждал Фарсейкин. Стены и
потолок комнатки были выкрашены в белый цвет, и она была почти пуста — кроме
сканера, в ней помещались стол с панелью управления и несколько картонных
ящиков от какой-то электроники у стены.
— Фарсук Карлович, вы слышали про птицу Семург? — спросил Татарский,
садясь в кресло и укладывая руки на подлокотники.
— Нет. А что это за птица?
— Была такая восточная поэма, — сказал Татарский, — я ее сам не читал,
слышал только. Про то, как тридцать птиц полетели искать своего короля
Семурга, прошли через много разных испытаний, а в самом конце узнали, что
слово «Семург» означает «тридцать птиц».
— Ну и что? — спросил Фарсейкин, втыкая черный штепсель в розетку.
— Да так, — сказал Татарский. — Я вот подумал, а может, наше поколение,
которое выбрало «Пепси», — вы ведь тоже в молодости выбрали «Пепси», да?
— А что делать-то было, — пробормотал Фарсейкин, щелкая переключателями
на панели.
— Ну да… Мне одна довольно жуткая мысль пришла в голову — может быть,
все мы вместе и есть эта собачка с пятью лапами? И теперь мы, так сказать,
наступаем?
Фарсейкин, поглощенный своими манипуляциями, явно пропустил эти слова
мимо ушей.
— Так, — сказал он, — сейчас замри и не моргай. Готов?
Татарский сделал глубокий вдох.
— Готов, — сказал он.
Машина зажужжала, и белые матовые лампы по ее краям зажглись
ослепительным светом. Конструкция, похожая на раскрытую книгу, стала
медленно поворачиваться вокруг оси, в глаза Татарскому ударил белый луч, и
на несколько секунд он ослеп.
— Склоняюсь перед живым богом, — торжественно сказал Фарсейкин.
Когда Татарский открыл глаза, Фарсейкин, опустив лицо, стоял перед
креслом на коленях и протягивал ему маленький черный предмет. Это был
телефон Азадовского. Татарский осторожно взял его в руки и внимательно
рассмотрел: телефон выглядел как обычный маленький «Филлипс», только на нем
была всего одна кнопка в виде золотого глаза. Татарский хотел спросить, в
курсе ли Алла, но не успел — поклонившись, Фарсейкин поднялся на ноги,
попятился к выходу и деликатно закрыл за собой дверцу.
Татарский остался один. Встав с кресла, он подошел к дверце и
прислушался.