А там
крутятся всякие бабки — чеченские, американские, колумбийские, ну ты понял.
И если на них смотреть просто как на бабки, то они все одинаковые. Но за
каждыми бабками на самом деле стоит какая-то национальная идея. У нас раньше
было православие, самодержавие и народность. Потом был этот коммунизм. А
теперь, когда он кончился, никакой такой идеи нет вообще, кроме бабок. Но
ведь не могут за бабками стоять просто бабки, верно? Потому что тогда чисто
непонятно — почему одни впереди, а другие сзади?
— Во как, — сказал Ханин. — Учись, Ваван.
— И когда наши русские доллары крутятся где-нибудь в Карибском
бассейне, — продолжал Вовчик, — даже на самом деле не въедешь, почему это
именно русские доллары. Нам не хватает национальной и-ден-тич-ности…
Последнее слово Вовчик выговорил по складам.
— Понял? У чеченов она есть, а у нас нет. Поэтому на нас как на говно и
смотрят. А надо, чтобы была четкая и простая русская идея, чтобы можно было
любой суке из любого Гарварда просто объяснить: тыр-пыр-восемь-дыр, и нефига
так глядеть. Да и сами мы знать должны, откуда родом.
— Ты давай задачу ставь, — сказал Ханин и подмигнул Татарскому в
зеркальце. — Это ж мой главный криэйтор. У него минута времени больше стоит,
чем мы с тобой вместе в неделю зарабатываем.
— Задача простая, — сказал Вовчик. — Напиши мне русскую идею размером
примерно страниц на пять. И короткую версию на страницу. Чтоб чисто реально
было изложено, без зауми. И чтобы я любого импортного пидора — бизнесмена
там, певицу или кого угодно — мог по ней развести. Чтоб они не думали, что
мы тут в России просто денег украли и стальную дверь поставили. Чтобы такую
духовность чувствовали, бляди, как в сорок пятом под Сталинградом, понял?
— А где я ее… — начал Татарский, но Ханин перебил:
— А это уж, родной, твое дело. Сроку у тебя день, работа срочная. Потом
ты мне для других дел нужен будешь. И учти: кроме тебя, мы эту идею еще
одному человеку заказали. Так что старайся.
— Кому, если не секрет? — спросил Татарский.
— Саше Бло. Слышал про такого?
Татарский промолчал. Ханин сделал знак Вовчику, и машина остановилась.
Протянув Татарскому сотенную бумажку, Ханин сказал:
— Это тебе на такси. Езжай домой работать. И больше сегодня не пей.
Выйдя на тротуар, Татарский дождался, пока машина уедет, и достал
визитку кавказского пленного. Она выглядела странно — в центре была
нарисована секвойя, а все остальное место занимали звезды, полосы и орлы.
Поверх этого римского великолепия было напечатано кудрявыми золотыми
буквами:
ОТКРЫТОЕ АКЦИОНЕРНОЕ ОБЩЕСТВО
«ТАМПОКО»
ПРОХЛАДИТЕЛЬНЫЕ НАПИТКИ И СОКИ
Менеджер по размещению акций
Михаил НЕПОЙМАН
— Ага, — пробормотал Татарский. — Помним-помним.
Спрятав визитку в карман, он повернулся к потоку машин и поднял руку.
Такси остановилось почти сразу.
Таксист был толстощеким увальнем с выражением сосредоточенной обиды на
лице. У Татарского мелькнула мысль, что он похож на переполненный водой
презерватив, которого достаточно слегка коснуться чем-нибудь острым, чтобы
он выплеснулся на окружающих одноразовым водопадом.
— Скажите, — спросил Татарский неожиданно для себя, — вы случайно не
знаете, что такое русская идея?
— Ха, — сказал водитель, словно только и ждавший этого вопроса. — Я
тебе сейчас расскажу. Я же сам мордвин наполовину. Так вот, когда я в армии
служил, в первый год, в учебке, там один сержант был по фамилии Харлей. «Я,
— говорил, — мордву и чурок ненавижу!» Посылал меня зубной щеткой очко
драить. Два месяца, сука, надо мной издевался. А потом вдруг приходят к нам
в учебку сразу три брата-мордвина — и все штангисты, ты себе можешь
представить? Кто здесь, говорят, мордву не любит?
Водитель счастливо засмеялся, и машина широко вильнула на дороге, чуть
не выскочив на встречную полосу.
— А при чем здесь русская идея? — вжавшись в сиденье, спросил
испуганный Татарский.
— А при том. Этот Харлей таких пиздянок получил, что потом две недели в
медсанбате отлеживался. Во как. И еще потом раз пять его метелили, пока до
дембеля дотянул. Если 6 только метелили…
— Вот здесь, пожалуйста, остановите, — не выдержал Татарский.
— Здесь нельзя, — сказал шофер, — развернуться надо. Я говорю, если бы
его только били… Не-ет!..
Татарский смирился, и, пока машина везла его домой, шофер посвятил его
в такие подробности судьбы сержанта-шовиниста, которые уничтожили даже
малейшую возможность сострадания — ведь за ним, в сущности, всегда стоит
короткий миг отождествления, а здесь оно было невозможно, потому что на него
не решались ни ум, ни душа. Впрочем, это была обычная армейская история.
Когда Татарский вылез, водитель сказал ему вслед:
— А насчет идеи этой я тебе прямо скажу — хрен его знает. Мне бы на
бензин заработать да на хань. А там — что Дудаев, что Мудаев, лишь бы лично
меня мордой об стол не били.
Возможно, из-за этих слов Татарский снова вспомнил о прикованном
менеджере, который набирал в пустоте телефонный номер. Войдя в подъезд, он
остановился. Только тут до него дошло, чего требует ситуация на самом деле.
Вытащив из кармана визитку, он записал на ее обороте: