Верхняя часть фасада была покрыта лепными
украшениями — склоненными знаменами, мечами, звездами и какими-то
зазубренными пиками; это напоминало о древних войнах и забытом запахе пороха
и славы. Сощурив глаза, Татарский прочитал лепную надпись под самой крышей:
«Вечная слава героям!»
«Вечная слава — это им многовато будет, — мрачно подумал он. — Хватило
бы и пенсии».
Татарский много раз проходил мимо этого здания; давным-давно кто-то
говорил ему, что это секретный институт, где разрабатывают новые виды
оружия- Это было похоже на правду, потому что у ворот висела казавшаяся
приветом из античности доска с гербом СССР и золотой надписью «Институт
пчеловодства». Татарский успел рассмотреть под ней неброскую металлическую
табличку со словами: «Межбанковский комитет по информационным технологиям».
Место для парковки было плотно заставлено машинами; Морковин с трудом
втиснулся между огромным белым «линкольном» и серебристой гоночной «маздой».
— Я хочу представить тебя своему начальству, — сказал Морковин, запирая
машину, — Веди себя естественно. Но не говори лишнего.
— А что значит «лишнее»? С чьей точки зрения?
Морковин покосился на него:
— Например, вот это твое высказывание. Оно совершенно лишнее.
Пройдя через двор, они вошли в боковой подъезд и оказались в сером
мраморном зале с ненатурально высоким потолком, где сидело несколько
охранников в черной униформе. Они выглядели куда серьезнее, чем обычные
менты, и дело было не в чешских «скорпионах», которые висели у них на
плечах. Менты просто не годились для сравнения — их синяя форма, излучавшая
когда-то государственный гнет всеми своими пуговицами и лычками, давно уже
вызывала у Татарского презрительное недоумение; за ней до такой степени
ничего не стояло, что делалось все непонятнее — с какой стати эти люди
постоянно останавливают машины на дорогах и требуют денег. Зато черная
униформа охраны била наотмашь: дизайнер (Морковин сказал, что это Юдашкин)
гениально соединил в ней эстетику зондеркоманды СС, мотивы
фильмов-антиутопий о тоталитарном обществе будущего и ностальгические темы
гей-моды времен Фредди Меркьюри. Подбитые ватой плечи, глубокий вырез на
груди и раблезианский гульфик смешивались в такой коктейль, что связываться
с одетыми в эту форму людьми не хотелось. Message был очевиден даже идиоту.
В лифте Морковин вынул маленький ключ, вставил его в скважину на панели
и нажал самую верхнюю кнопку.
— И вот еще что, — сказал он, поворачиваясь к зеркальной стене и
поправляя волосы. — Не бойся показаться дураком. Наоборот, бойся показаться
очень умным.
— Почему?
— Потому что тогда немедленно возникнет вопрос: если ты такой умный, то
почему ты нанимаешься на работу, а не нанимаешь на нее?
— Логично, — сказал Татарский.
— Не бойся показаться дураком. Наоборот, бойся показаться
очень умным.
— Почему?
— Потому что тогда немедленно возникнет вопрос: если ты такой умный, то
почему ты нанимаешься на работу, а не нанимаешь на нее?
— Логично, — сказал Татарский.
— А вот цинизма побольше.
— Это легко.
Двери лифта открылись. За ними был коридор, выстланный серой ковровой
дорожкой с желтыми звездами. Татарский вспомнил, что так же выглядит
мостовая какого-то бульвара в Лос-Анджелесе. Коридор кончался черной дверью
без таблички, над которой висела маленькая телекамера. Морковин дошел до
середины коридора, достал из кармана телефон и набрал номер. Две или три
минуты прошли в тишине. Морковин терпеливо ждал. Наконец на том конце линии
ответили.
— Здорово, — сказал Морковин. — Это я. Да, привел. Вот он.
Морковин повернулся и поманил к себе Татарского, который оробело стоял
у дверей лифта. Татарский подошел и по-собачьи поднял глаза на объектив
камеры. Видимо, собеседник Морковина сказал что-то смешное, потому что
Морковин захихикал и потрепал Татарского по плечу.
— Ничего, — сказал он, — обкатаем.
Замок щелкнул, и Морковин подтолкнул Татарского вперед. Дверь за ними
сразу же закрылась. Они оказались в приемной, на стене которой висело
старинное бронзовое зеркало с ручкой, а над ним — удивительной красоты
венецианская карнавальная маска золотого цвета. «Где-то это было уже, —
подумал Татарский, — маска и зеркало. Или нет? Весь день сегодня глючит…»
Под маской помещался стол, за которым сидела секретарша холодной птичьей
красоты.
— Здравствуй, Алла, — сказал Морковин.
Секретарша помахала ручкой и нажала кнопку на столе. Раздался тихий
зуммер, и высокая звукоизолированная дверь в другом конце приемной
открылась.
В первый момент Татарскому показалось, что просторный кабинет с
зашторенными окнами пуст. Во всяком случае, за огромным письменным столом со
сверкающими металлическими тумбами никого не было. Над столом — там, где в
советское время полагалось быть портрету вождя, — висела картина в тяжелой
круглой раме. Расположенный в центре белого поля цветной квадратик было
трудно как следует разглядеть от двери, но Татарский узнал его по цветам — у
него был такой же на бейсболке. Это был стандартный лэйбл с американским
флагом и надписью «Made in USA. One size fits all». На другой стене была
смонтирована строгая инсталляция — линия из пятнадцати консервных банок с
портретами Энди Уорхолла в характерном для свиной тушенки картуше.
Татарский опустил глаза. Пол был покрыт настоящим персидским ковром с
удивительной красоты рисунком, похожим на виденные когда-то в детстве
орнаменты из старинного издания «Тысячи и одной ночи».