Видимо, раньше в коридоре была двойная дверь, которую выломали вместе с
рамой, грубо заделав следы, и теперь из стен и потолка торчал выступ
кирпичной кладки, замазанный черной краской. Этот ведущий в пивзал пролом
удивительно напоминал своим чуть закругленным контуром окантовку
телевизионного экрана, напоминал до такой степени, что Татарскому на миг
показалось, что он смотрит самый главный телевизор страны. Азадовский с
компанией оставались за границей поля зрения, зато были видны два бандита у
крайнего столика и новый посетитель, который появился рядом с ними. Это был
высокий худой старик в коричневом плаще, берете и мощных очках со слишком
короткими дужками, за стеклами которых его глаза казались непропорционально
большими и по-детски честными. Татарский готов был поклясться, что где-то
его видел. Старик уже успел собрать вокруг себя нескольких бомжеватых
слушателей.
— Мужики, — говорил он тонким и полным изумления голосом, — вы не
поверите никогда! Беру я сейчас пол-литра в овощном у Курского, да? Стою в
кассу. И знаете, кто в магазин входит? Чубайс! Мать твою… На нем пальтишко
такое серое, шарфик мохеровый и кепка, а охраны — никакой. Только правый
карман оттопыривается, как будто ствол там. Подошел к консервному отделу,
взял трехлитровую банку болгарских маринованных помидоров — зеленые такие,
знаете, да? И сунул в сетку. Я на него гляжу, рот открыл — а он заметил,
подмигнул и на улицу. Я к окну. А там машина черная с мигалкой, тоже типа
подмигивает… Он в нее прыг! И уехал. Вот ведь бывает, мать твою…
Татарский прокашлялся, и старик перевел на него взгляд.
— Народная воля, — сказал Татарский и, не удержавшись, подмигнул.
Он произнес эти слова совсем негромко, но старик услышал — дернув
одного из бандитов за рукав, он кивнул в сторону прохода. Бандиты синхронно
поставили на стол недопитое пиво и, чуть улыбаясь, пошли на Татарского. Один
из них сунул руку в карман, и Татарский понял, что сейчас его, вполне
возможно, убьют.
Адреналиновая волна, прошедшая по телу, придала его движениям
удивительную легкость — повернувшись, он выскочил из пивной и побежал через
площадь. Когда он был уже на самой ее середине, за его спиной раздались
хлопки и что-то несколько раз прожужжало совсем рядом. Татарский удвоил
скорость. Он позволил себе оглянуться только возле высокого бревенчатого
дома, за углом которого можно было спрятаться, — бандиты уже не стреляли,
потому что к ним бежали охранники Азадовского с автоматами в руках.
Прислонившись к стене, Татарский негнущимися пальцами вытащил сигареты и
закурил. «Вот так оно и бывает, — подумал он, — именно так. Просто и
неожиданно». Следующий раз он решился выглянуть из-за угла, когда сигарета
почти догорела. Азадовский с компанией рассаживались по машинам; оба бандита
с разбитыми в кровь лицами уже сидели на заднем сиденье джипа с охраной, а
старик в коричневом плаще горячо оправдывался перед равнодушным
телохранителем.
Азадовский с компанией рассаживались по машинам; оба бандита
с разбитыми в кровь лицами уже сидели на заднем сиденье джипа с охраной, а
старик в коричневом плаще горячо оправдывался перед равнодушным
телохранителем. Татарский наконец вспомнил, где он видел этого старика, —
это был преподаватель философии из Литинститута. Вспомнил он его не столько
по чертам лица — тот успел сильно постареть, — сколько по этой изумленной
интонации, с которой он когда-то читал свои лекции. «А у объекта нрав
крутой, — говорил он, запрокидывая лицо к потолку аудитории, — он от
субъекта раскрытия требует! И тогда, ежели повезет, может произойти
слияние…»
Слияние, как понял Татарский, наконец произошло. «И так тоже бывает», —
подумал он, достал книжечку и записал придуманный в пивной слоган:
DIAMONDS ARE N_O_T FOREVER!*
ПОХОРОННОЕ БЮРО БРАТЬЕВ ДЕБИРСЯН
(* Бриллианты НЕ навсегда (англ.).)
«Наверно, уволят, — подумал он, когда кавалькада машин скрылась за
поворотом. — Куда теперь? Черт его знает, куда. К Гирееву. Он как раз где-то
здесь живет».
Дом Гиреева нашелся неожиданно легко — Татарский узнал его по саду, над
которым поднимался лес неправдоподобно высоких зонтиков, похожих скорее на
маленькие деревья, чем на большие сорняки. Татарский несколько раз постучал
в калитку, и Гиреев появился на веранде. На нем были обвисшие на коленях
штаны неопределенного цвета и майка с большой буквой «А» в центре радужного
круга.
— Заходи, — сказал он. — Калитка открыта.
Гиреев пил, причем не первый день, и пропивал достаточно большую сумму
денег, которая подходила к концу. Такой дедуктивный вывод можно было сделать
на основании того, что у самой стены помещались пустые бутылки от виски и
коньяка дорогих сортов, а те, что стояли поближе к центру комнаты, были уже
от каких-то пристанционных водок осетинского разлива с романтическими и
страстными именами. За время, которое прошло с последнего визита Татарского,
кухня почти не изменилась, только стала еще грязнее, а на стенах появились
изображения страшноватых тибетских божков. Было еще одно новшество — в углу
светился маленький телевизор.
Сев за стол, Татарский заметил, что телевизор стоит вверх ногами. На
его экране прокручивалась анимационная заставка — вокруг глаза с длинными
ресницами, на которых дрожала черная тушь, летала муха. Выскочило название
передачи — «Завтречко», и в этот же момент муха села на зрачок, прилипла, и
ресницы начали заворачиваться на нее, как жгутики росянки. Появился
телеведущий, одетый в форму майора конвойных войск, — Татарский догадался,
что это оскорбленная реакция копирайтера с седьмого этажа на недавнее
заявление копирайтера с восьмого этажа, что телевидение в России является
силовой структурой. Из-за того, что ведущий был перевернут, он очень походил
на летучую мышь, свисавшую с невидимой жердочки.