Одеколоны молодежной линии (независимо от производителя), — записал он.
— Связать с деньгами и императором Веспасианом (налог на сортиры, слоган
«Деньги не пахнут»).
Видеоряд произвольный. Пример:
ДЕНЬГИ ПАХНУТ!
«БЕНДЖАМИН»
НОВЫЙ ОДЕКОЛОН ОТ ХУГО БОСС
Спрятав книжку, он почувствовал, что пик мерзостного ощущения уже
прошел и он вполне в силах дойти до стойки и взять что-нибудь выпить. Ему
хотелось текилы, но, добравшись до бармена, он почему-то взял «смирновки»,
которую терпеть не мог. Проглотив порцию прямо у стойки, он взял еще одну и
пошел назад к своему столу. У него успел появиться сосед, мужик лет сорока с
длинными сальными волосами и бородкой, одетый в какую-то несуразную курточку
с вышивкой, — по виду типичный бывший хиппи, один из тех, кто не сумел
вписаться ни в прошлое, ни в настоящее. На шее у него висел большой медный
крест.
— Простите, — сказал Татарский, — я здесь сидел.
— И садись на здоровье, — сказал сосед. — Тебе что, весь стол нужен?
Татарский пожал плечами и сел напротив.
— Меня Григорием зовут, — приветливо сказал сосед.
Татарский поднял на него утомленные глаза.
— Вова, — сказал он.
Встретившись с ним взглядом, Григорий нахмурился и жалостливо покачал
головой.
— Во как колбасит тебя, — сказал он. — Нюхаешь?
— Так, — сказал Татарский. — Бывает изредка.
— Дурак, — сказал Григорий. — Ты только подумай: слизистая оболочка
носа — почти что открытый мозг… А откуда этот порошок взялся и кто в него
какими местами лазил, ты думал когда-нибудь?
— Только что, — признался Татарский. — А что значит — какими местами?
Какими в него местами лазить можно, кроме носа?
Григорий оглянулся по сторонам, вытащил из-под стола бутылку водки и
сделал большой глоток из горлышка.
— Может, знаешь, был такой писатель американский — Харольд Роббинс? —
спросил он, пряча бутылку.
— Нет, — ответил Татарский. — Мудак он полный. Но его читают все
учительницы английского. Поэтому в Москве так много его книжек, а дети так
плохо знают язык. У него в одном романе фигурировал негр,
ебырь-профессионал, который тянул богатых белых теток. Так этот негр перед
процедурой посыпал свою…
— Понял, не надо, — проговорил Татарский. — Меня вырвет сейчас.
— …свою огромную черную залупу чистым кокаином, — с удовольствием
договорил Григорий. — Ты спросишь: при чем здесь этот негр? Я тебе отвечу. Я
недавно «Розу Мира» перечитывал, то место, где о народной душе. Андреев
писал, что она женщина и зовут ее Навна. Так мне потом видение было — лежит
она как бы во сне, на белом таком камне, и склонился над ней такой черный,
смутно видимый, с короткими крыльями, лица не разобрать, и, значит, ее…
Григорий притянул руками к животу невидимый штурвал.
— Хочешь знать, что вы все употребляете? — прошептал он, приближая к
Татарскому искаженное лицо.
— Вот именно. То, чем он себе посыпает. И в тот
момент, когда он всовывает, вы колете и нюхаете. А когда он вынимает, вы
бегаете и ищете, где бы взять… А он все всовывает и вынимает, всовывает и
вынимает…
Татарский наклонился в просвет между столом и лавкой, и его вырвало.
Осторожно поднял глаза на бармена: тот был занят разговором с кем-то из
посетителей и вроде ничего не заметил. Поглядев по сторонам, он увидел на
стене рекламный плакат. Изображен на нем был поэт Тютчев в пенсне, со
стаканом в руке и пледом на коленях. Его проницательно-грустный взгляд был
устремлен в окно, а свободной рукой он гладил сидящую рядом собаку.
Странным, однако, казалось то, что кресло Тютчева стояло не на полу) а на
потолке. Татарский опустил взгляд чуть ниже и прочел слоган:
UMOM ROSSIJU NYE PONYAT,
V ROSSIJU MOJNO TOLKO VYERIT.
«SMIRNOFF»
Все было спокойно. Татарский разогнулся. Он чувствовал себя значительно
лучше. Григорий откинулся назад и сделал еще один глоток из бутылки.
— Отвратительно, — констатировал он. — Жить надо чисто.
— Да? А как это? — спросил Татарский, вытирая рот салфеткой.
— Только ЛСД. Только на кишку, и только с молитвой.
Татарский помотал головой, как вылезшая из воды собака.
— Где ж его взять-то?
— Как где? — оскорбился Григорий. — Ну-ка, перелезай сюда.
Татарский послушно встал со своего места, обошел вокруг стола и подсел
к нему.
— Я их уже восемь лет собираю, — сказал Григорий, вынимая из-под куртки
небольшой альбом для марок. — Глянь-ка.
Татарский раскрыл альбом.
— Ни фига себе, — сказал он. — Сколько их тут разных.
— Это что, — сказал Григорий. — У меня здесь только на обмен и на
продажу. А дома у меня две полки таких альбомчиков.
— А они что, все по-разному действуют?
Григорий кивнул.
— А почему?
— Во-первых, разный химический состав. Я сам глубоко не вникал, но к
кислоте всегда что-то подмешано. Фенаминчик там, барбитура или еще что. А
когда все вместе действует, эффект получается кумулятивный. Но все-таки
самое главное — это рисунок. Ты ведь никуда не можешь деться от факта, что
глотаешь Мэла Гибсона или красную гвоздику, понимаешь? Твой ум это помнит. И
когда кислота до него доходит, все идет по намеченному руслу. Трудно
объяснить… Ты ее вообще ел хоть раз?
— Нет, — сказал Татарский. — Я больше по мухоморам.
Григорий вздрогнул и перекрестился.
— Тогда чего тебе рассказывать, — сказал он, поднимая на Татарского
недоверчивый взгляд. — Сам понимать должен.
— Да я понимаю, понимаю, — сказал Татарский небрежно. — А вот эти, с
черепом и костями, их тоже кто-то берет? Есть любители?
— Всякие берут. Люди ведь тоже всякие.