— Слоган
просится: «Тампакс ultra safe: красные не пройдут!» Или персонифицировать —
не красные, а Зюганов. И по Кастанеде: менструация — трещина между мирами, и
если вы не хотите, чтобы из этой трещины… Или эстетизировать — «Красное на
Голубом». Какие горизонты…
— Да, — сказал Морковин задумчиво, — надо будет в оральном отделе
мыслишку подкинуть.
— Еще можно тему белого движения поднять. Представляешь — офицер в
песочном френче на крымском косогоре, что-то такое набоковское… В пять раз
бы больше продали.
— Да какая разница, — сказал Морковин. — Продажи — это побочный эффект.
Мы же на самом деле не «Тампакс» внедряем, а тревожность.
— А зачем?
— Так у нас же кризис.
— А, ну да, — сказал Татарский. — Конечно. Слушай, насчет кризиса — я
все никак понять не могу, как этот Семен Велин все правительство стер? Там
же три уровня защиты было.
— Да ведь Сеня не просто дизайнер был, — ответил Морковин, — а
программист. Он знаешь с каким размахом работал? У него на счетах потом
тридцать семь лимонов грин нашли. Он даже Зюганову пиджак поменял с Кардена
на Сен-Лорана. Как он в оральную директорию с нашего терминала залез, никто
до сих пор понять не может. А что по галстукам и сорочкам творилось, вообще
не описать. Азадовский, когда отчет прочел, два дня болел.
— Круто.
— А ты думал. Так вот, очко у Семена, видно, играло — знал, с чем дело
имеет. И решил он себя обезопасить. Написал программу, которая в конце
каждого месяца всю директорию должна была стирать, если он ее вручную не
тормознет, и подсадил в файл с Кириенко. А дальше эта программа сама все
правительство заразила. От вирусов у нас, ясно, защита есть, но Семен очень
хитрую программу придумал, такую, что она по хвостам секторов себя
записывала, а в конце месяца сама себя собирала, и по контрольным суммам ее
никак нельзя было найти. Только ты не спрашивай, что это значит, я сам не
понимаю — просто разговор слышал. Короче, когда его в твоем «мерседесе» за
город увозили, он пытался про это Азадовскому рассказать, а тот даже
говорить не стал. А потом — дефолт всему. Леня волосы на себе рвал.
— А скоро новое правительство будет? — спросил Татарский. — А то устал
уже от безделья.
— Скоро, скоро. Ельцин уже готов — послезавтра выпишем из ЦКБ. Его
заново в Лондоне оцифровали. По восковой фигуре у мадам Тюссо, есть у нее
такая в запаснике. Третий раз уже восстанавливаем — так он всех замучил, не
поверишь. А по остальным нурбсы дошиваем. Только правительство какое-то
совершенно левое выходит) в смысле с коммунистами. Оральный отдел интригует.
Вообще, я на самом деле не боюсь — нам только легче станет. И народу тоже
легче — одна identity на всех плюс карточки на масло. Вот только Саша Бло
тормозит пока с русской идеей.
— Эй, погоди-ка, — настораживаясь, сказал Татарский, — ты меня не
пугай.
Кто следующий будет? После Ельцина?
— Как кто? За кого проголосуют. Выборы у нас честные, как в Америке.
— А на фиг нам это надо?
— Нам это ни на фиг не надо. Но иначе бы они нам рендера не продали. У
них там какая-то поправка есть к закону о торговле — все, короче, должно
быть как у них. Маразм, конечно, полный…
— Да какое им до нас дело? Зачем им?
— Потому что выборы стоят дорого, — мрачно сказал Морковин. — Хотят
экономику нашу до конца разрушить. Есть, во всяком случае, такая версия…
Вообще, не туда мы идем. Нам не долдонов этих надо оцифровывать, а новых
политиков делать, нормальных, молодых. С нуля разрабатывать, через
фокус-груп — идеологию вместе с мордой.
— Чего ты Азадовскому не посоветуешь?
— Попробуй ему посоветуй… Так, приехали.
От дороги отходила другая, грунтовая, с обеих сторон украшенная знаками
«Stop». Морковин свернул на нее, сбавил скорость и поехал по лесу. Скоро
дорога привела к высоким металлическим воротам в кирпичной стене. Морковин
два раза просигналил, ворота открылись, и машина въехала в огромный, как
футбольное поле, двор.
Дача Азадовского производила странное впечатление. Больше всего она
напоминала собор Василия Блаженного, увеличенный в два раза и обросший
множеством хозяйственных пристроек. Витые чердачки и мансарды были украшены
балкончиками с ограждениями из крошечных пузатых колонн, а все окна выше
второго этажа были наглухо закрыты ставнями. По двору ходило несколько
ротвейлеров, над трубой одной из пристроек поднималась струя сизого дыма
(видимо, топили баню), а сам Азадовский в окружении небольшой свиты,
включавшей Сашу Бло и Малюту, стоял на ступенях ведущей в дом лестницы. Он
был в тирольской шляпе с пером, которая очень ему шла и даже придавала его
полному лицу что-то благородно-разбойничье.
— Как раз вас дожидаемся, — сказал он, когда Татарский с Морковиным
подошли. — Мы сейчас в народ едем. Пить пиво на станцию.
Татарский почувствовал острое желание сказать шефу что-нибудь приятное.
— Это как Гарун аль-Рашид со своими визирями, да?
Азадовский посмотрел на него с недоумением.
— Он все время переодевался и ходил по Багдаду, — пояснил Татарский,
уже жалея, что начал разговор. — Смотрел, как народ живет. И рейтинг свой
выяснял.
— По Багдаду? — спросил Азадовский подозрительно. — Что еще за Гарун?
— Да халиф такой был. Давно, лет пятьсот назад.
— Тогда понятно. Сейчас-то по Багдаду не особо походишь. Все как у нас
— только на трех джипах и с охраной. Ну что, все в сборе? По тачкам.
Татарский сел в последнюю машину — красный «рэйнджровер» Саши Бло. Саша
был уже чуть пьян и явно в приподнятом настроении.
— Я тебя все поздравить хочу, — сказал он. — Этот твой материал про
Березовского с Радуевым — лучший компромат за всю осень.