Так что езжайте прямо в Межбанковский комитет… Да-да, в башню.
Повесив трубку, он пристально поглядел на Татарского.
— А теперь, — сказал он, убирая со стола текилу, — давай разберем твои
последние работы, если не возражаешь. Ты ведь понял, я полагаю, что Дима их
мне носил?
Татарский кивнул.
— Значит, так… Про «Парламент» ничего не скажу — хорошо. Но если ты
уж взялся за такую тему, зачем ты себя сдерживаешь? Расслабься! Идти — так
до конца! Пусть на всех четырех танках стоит по Ельцину с цветком в одной
руке и стаканом в другой…
— Мысль, — с воодушевлением согласился Татарский, почувствовав, что
перед ним сидит человек с пониманием. — Но тогда надо убрать здание
парламента и сделать это рекламой для этого виски… Как его — где четыре
розы на этикетке…
— Бурбон «4 Roses»? — сказал Ханин и хмыкнул. — А чего, можно. Запиши
себе где-нибудь.
Он пододвинул к себе несколько сшитых скрепкой листов, в которых
Татарский сразу же узнал стоивший ему больших усилий проект для компании
«ТАМПАКО», которая производила соки, но продавать почему-то собиралась
акции, — он сдал его покойному Пугину недели две назад. Это был не сценарий,
а концепция, то есть произведение довольно парадоксального жанра:
разработчик как бы объяснял очень богатым людям, как им жить дальше, и
просил дать ему за это немного денег. Листы со знакомым текстом были густо
исчерканы красным.
— Ага, — сказал Ханин, разглядывая пометки, — а вот здесь у нас есть
проблемы. Во-первых, их сильно обидел один совет.
— Какой?
— Сейчас прочитаю, — сказал Ханин, переворачивая страницы, — где это…
красным было подчеркнуто… да тут все почти подчеркнуто… ага, вот — в три
черты. Слушай: «Итак, существует два метола в рекламе акций: подход,
формирующий у вкладчика образ фирмы-эмитанта, и подход, формирующий у
вкладчика образ вкладчика. На профессиональном языке эти подходы называются
«куда нести» и «с кем нести». Их последовательное применение требует
огромного…» — нет, это как раз им понравилось… ага, вот: «На наш взгляд,
перед началом кампании целесообразно подумать об изменении названия фирмы.
Это связано с тем, что на российском телевидении активно проводится реклама
гигиенических средств ТАМПАКС. Это понятие занимает настолько устойчивую
позицию в сознании потребителя, что для его вытеснения и замещения
потребуются огромные затраты. Связь ТАМПАКО — ТАМПАКС чрезвычайно
неблагоприятна для фирмы, производящей прохладительные напитки.
Ассоциативный ряд, формируемый таким названием, — «напиток из тампонов». На
наш взгляд, достаточно поменять предпоследнюю гласную в названии фирмы:
ТАМПУКО или ТАМПЕКО.
При этом негативная ассоциация снимается полностью…»
Ханин поднял глаза.
— Слов ты много выучил, хвалю, — сказал он. — Но как ты не понимаешь,
что таких вещей не предлагают? Ведь они в этот свой «Тампако» всю кровь
сердца влили. Это для них как… Короче, у людей полное самоотождествление
со своим продуктом, а ты им такие вещи говоришь. Это как маме сказать: ваш
сыночек, конечно, урод, но мы ему морду немного краской подведем, и будет
нормально.
— Но ведь действительно название жуткое.
— Ты чего хочешь — чтобы они были счастливы или ты?
Ханин был прав. Татарский почувствовал себя вдвойне глупо, вспомнив,
как в самом начале своей карьеры объяснял эту же мысль ребятам из «Драфт
Подиума».
— А вообще концепция? — спросил он. — Там же много всего.
Ханин перевернул еще одну страницу.
— Как тебе сказать. Вот тут еще подчеркнули — это в конце, где опять
про акции… Читаю: «Таким образом, на вопрос «куда нести» дается ответ «в
Америку», а на вопрос «с кем нести» дается ответ «вместе со всеми, кто не
понес в «МММ» и другие пирамиды, а ждал, когда можно будет отнести в
Америку». Такова психологическая кристаллизация после первого этапа кампании
— причем отметим, что реклама не должна обещать разместить средства
вкладчиков в Америке, — она должна вызывать такое ощущение…»
Кстати. на фига ты это подчеркнул? Что-то очень умное, да? Так, дальше…
«Эффект достигается широким использованием в видеоряде звездно-полосатого
флага, долларов и орлов. В качестве главного символа кампании предлагается
использовать секвойю, у которой вместо листьев стодолларовые купюры, что
вызовет подсознательную ассоциацию с денежным деревом из сказки о Буратино.
. . »
— И что тут не так? — спросил Татарский.
— Секвойя — это хвойное дерево.
Татарский несколько секунд молчал, ощупывая кончиком языка дупло,
неожиданно обнаружившееся в зубе. Потом сказал:
— Ну и что. Можно свернуть доллары в трубочки.
— Ты не знаешь, что такое «шлемазл»? — спросил Ханин.
— Нет.
— Я тоже. Они тут написали на полях, чтобы этот «шлемазл» — то есть ты
— больше к их заказам близко не подходил. Тебя не хотят.
— Ясно, — сказал Татарский. — Меня не хотят. А если они через месяц
поменяют название? А через два начнут делать то, что я предложил? Тогда как?
— Никак, — сказал Ханин. — Сам знаешь.
— Знаю, — сказал Татарский и вздохнул. — А по другим заказам? Там для
сигарет «West» было.
— Тоже облом, — сказал Ханин. — Сигареты тебе всегда удавались, но
сейчас…
Он перевернул еще несколько страниц.
— Что я могу сказать.