Дернулся Степан, убирая метлу, да поздно. Всколыхнулся невидимый калейдоскоп . Вскрикнула Кира, как от удара, отшатнулась.
— Дурочка! Стой, помогу!
— Пошел ты! Пошел… — и разрыдалась вдруг. Нет, она не видела того, к чему уже привык Степан. И хорошо, что не видела. Для нее хорошо. Радуга — она ведь не для человеческих глаз. Не та, которая разноцветная и на небе, а та, что черная и на земле.
Черная лента. Черная и разноцветная одновременно. И пустота. Да, я знаю, как это. Когда ты одна во всем мире.
— Уберите от меня… не надо! Мамочки!
— Кирка, что с тобой?
— Да подожди, глупая!
Отчаяние, стыд, боль, безумная боль рвет душу на части — Степан видел все то, что Кире пришлось сейчас чувствовать.
— Уйдите! Не хочу… вас… видеть!
И, рыдая, бросилась прочь. Ее свита, с опаской озираясь, побрела следом. Степан проводил их взглядом, укоризненно покачал головой.
— Ладно, оклемается через пару часов. Не так уж сильно ее зацепило, — пробормотал он и осекся, вспомнив о Дарине.
— Степан, — она стояла, обхватив себя руками, широко раскрыв глаза, — мне страшно.
Он усмехнулся — не привыкать к подобному.
— Боишься меня?
Она покачала головой. Посмотрела ему в глаза — какой-то не детский взгляд получился.
— Я пойду. У мамы день рожденья…
* * *
«Странный он, этот дворник! — думала Дарина, ускоряя шаг. — Днем не работает, а с метлой таскается. Зачем, спрашивается? А Кирка сама виновата. Нечего было лезть. И что это за ленты черные? Или от недосыпа уже в глазах темнеет?»
Запыхавшись, девушка взлетела на пятый этаж соседнего подъезда. Долго звонила в Ванькину дверь. Дверь ответила полным равнодушием. За что и получила несколько ударов кулаком и еще один — пяткой.
— Они сегодня ночью уехали, — проскрипело над ухом. — На машине. Шумели машиной своей под окнами…
— И Ванька? — Дарина недоверчиво покосилась на карабкающуюся по лестнице старушку.
— Откуда мне знать? Сторож я вашим Ванькам, что ли?
Даря обескураженно села на ступеньки. Вот оно что — просто уехал! Друг, называется. Не предупредил даже. Да еще и телефон отключил! Ладно, вернется — получит по ушам. А гвоздики маме в любой день подарить можно.
Пнув напоследок многострадальную дверь, Дарина побрела вниз, продолжая бурчать от возмущения. И сама не понимала, что бурлящее возмущение всего лишь пытается заглушить нарастающую тревогу…
ВТОРНИК
Степан понимал, что времени у него — с воробьиный клюв. То, что его еще никто не ищет, не допрашивает, — это чудо. То, что за ним еще не прислали из Леса — не за досадную ошибку (со всеми бывает), за очередную попытку вернуть невозвращаемое, — это чудо вдвойне. Однажды он прочел в газете заметку о хирурге, у которого умирали все пациенты. Абсолютно все. Без особой причины. Сейчас он сам себя почувствовал таким хирургом.
Вздохнув, дворник взялся за метлу. Провел по асфальту. Вот здесь. Вчера не закончил. Осторожно, гадость открывается…
Навалилось в момент — звук пощечины, боль, беззвучный крик, немая мольба о помощи, дым, радужный дым поднимается, вырастает словно из асфальта, окутывает дворника с головы до ног. Плач, огонь, дым черный зловонный, дым разноцветный, кровь, удар снова и снова, чьи-то волосы, слипшиеся от грязи.
Плач, огонь, дым черный зловонный, дым разноцветный, кровь, удар снова и снова, чьи-то волосы, слипшиеся от грязи.
Да, люди, постарались вы на славу. Вот. Вот он, главный момент. Степан украдкой обернулся — не бежит ли кто с гвоздиками в руках? Последний штрих. Самый сложный. Не останавливаться, главное, не останавливаться. Что бы там ни чудилось. Как бы тяжело ни дышалось. Второй раз нельзя. Сейчас. Еще немножко. Пляшет метла по асфальту. Задыхается от едкого дыма дворник. Не от того, который разноцветный. От другого, который черный.
Уже почти.
Осталось самое трудное.
Топот ног, запах гвоздик… Стой, не надо!!! Звонкий вскрик — удивление и отчаяние слились воедино.
Все, заполировано! Наглухо. На этот раз наглухо.
Дворник повалился на землю, под жасминовые кусты, вытер вспотевший лоб. Перевел дух.
Почему? Почему у меня все так сложно?
Немного отдышавшись, огляделся. Осталось еще чуток мусора, но это уже завтра. Подождет. Сегодня нет сил. Лежать, просто лежать. Степан закрыл глаза. За спиной у него заворочался Ласун.
* * *
Даря крутилась в постели, с каждой минутой проигрывая все больше очков коварной бессоннице. Вместо долгожданного сна к ней снова и снова возвращался ночной разговор.
— Мы уехали, у меня мать заболела, оставили его всего на два дня. Вчера мобильник «вне зоны» целый день, я старалась не волноваться — он часто забывает на подзарядку поставить. Но домашний телефон тоже не отвечал. Вернулись на день раньше — его нигде нет. Учительнице звонили — говорит, в школу не приходил. Он… Он… Что-то случилось с ним! — Ванина мама всхлипнула, потянулась за салфеткой.
— Ваша девочка дружила с нашим сыном, может, она что-то знает? — Это Ванин папа. Голос почти спокойный, но руки предательски теребят подол клетчатой рубашки.
Кровь в виски. Боже мой, Ванечка!
Как же ты? Неужели… Нет, не верю! Это недоразумение.
Дурной сон.
Ты найдешься!
И получишь же от меня за свою злую шутку!
ВАНЯА-А-А!
Вздохнув, Дарина подошла к окну. Помедлив немного, отодвинула шторы. Вгляделась в предрассветную темень, слабо разбавленную светом уличного фонаря. Степан, как и вчера, крутился у жасминовых кустов. До блеска хочет их вылизать, что ли? И что за лужи вокруг него разноцветные? Или они черные? Или это и не лужи вовсе? Странный он все-таки…
Ох, что за?..
Дворник рухнул на землю как подкошенный. Заворочался во тьме огромный пес. Или это тень от кустов? Не разобрать ничего в такой темени. Что со Степаном? Сначала Ванька пропал, теперь этот… валяется. Может, плохо? Может, сердце? Или перепил? Да вроде не похож на алкоголика…
— Степочка, ну вставай, поднимайся, пожалуйста! — пролепетала с мольбой.
Не слышит. Вздохнув, девушка побрела к шкафу, вытащила спортивные брюки и курточку. Натянула поверх пижамы. Еще раз выглянула в окно — лежит, не шевелится.
— Зря я на него вчера фыркнула. Он заступиться пытался, а я… — Даря на цыпочках вышла в коридор, в темноте нащупала кроссовки, аккуратно открыла дверь, выскользнула в подъезд. И наконец припустилась бежать со всех ног.
* * *
Топот ног.
Лес Всечистейший, нет, только не это опять. Он вздрогнул, сел. Задремал! Затекшее тело отдало болью. Фух! Проснулся, слава богу. Вот только кошмар, похоже, остался.