И потому Рейф выполнял покуда хотя бы подготовительную работу, чтобы времени даром не терять, а жители Меллы искали той порой в соседних городках хоть одну незамужнюю дворянку старше двенадцати лет — своих нет, так хоть проезжую. Повезло с магом — отчего бы и не с невестой для мага? Но, видно, крепко что-то разладилось в небесном делопроизводстве, и судьба не спешила предоставлять невесту для Рейфа.
Оставалось крайнее средство.
Развод.
Завтра в полдень те жители Меллы, кто был женат на дворянках, станут бросать жребий — кому из них разводиться. Кому выпадет, того и разведут, и на любовь семейную не посмотрят, и на детей… потому что детям этим тоже жить надо. Жить, а не погибать под Маятником. Тут же и разведут, а на следующее утро Рейфа обвенчают. Вот тебе жена, любезный, знакомься, а вот тебе должность и бумаги покойного мэтра Оллави в приданое…
Разумеется, терпеть подобное Рейф ни дня лишнего не собирался. Ему ведь нужно быть женатым для вступления в должность, и только. Как только с Маятником управится, тут же на развод и подаст. Минимальный срок от брака до развода по закону не меньше месяца, но если брак не был физически осуществлен, и того ждать не надо. С какой стати ему чужую жизнь заедать? Незнакомая пока еще женщина войдет в его судьбу меньше чем на полмесяца — и вернется домой. Это Рейф решил твердо. В конце концов, разводиться Щиту Города закон не запрещает. И на том спасибо.
Нет, о жене своей временной Рейф не думал — потому что решение уже было принято: не рушить чужую жизнь. Если кто-то ввел полоумный закон, а городские власти помешались на его исполнении, он этому безобразию потакать не намерен.
Зато прошлое цеплялось к нему неотвязно.
Тоже выискался предмет для размышлений… но чем прикажете себя занять в межвременье вынужденного ожидания? У себя на кафедре Рейф нашел бы уже с десяток занятий, поглотивших бы его целиком, — но здесь, в этом чужом ему доме, он чувствовал себя нежданным гостем, которого занесло с деловым визитом, когда хозяин дома отлучился, и теперь остается только ждать его. Все вокруг чужое, все не свое — не снимешь без спроса чужую книгу с полки, чтобы скрасить досуг, не станешь рыться в чужом столе… остается только ждать, пока хозяин соизволит вернуться. Ум томится подневольным ожиданием — сам не заметишь, как примешься перебирать в мыслях что ни попадя… а хозяина все нет и нет. И не будет — потому что твой это теперь дом, мэтр Эррам, тебе в нем и жить.
И дом твой, и камин, в котором горит огонь, твой, и обстановка в доме твоя, и слуги твои, и даже дверь, хлопнувшая только что — и кто это из слуг вдруг наладился прогуляться на ночь глядя? — даже и эта дверь твоя. Все это принадлежит тебе.
Принадлежит?..
Рейф не мог ощутить этот дом своим, невзирая на все усилия, а себя — хозяином этого дома. Он чувствовал себя гостем покойника. Если бы от Ронтара Оллави осталась хоть какая-то мелочь — будь то чашка недопитого травяного чаю, заштопанный непарный носок, завалившийся за кровать, или недокуренная трубка, Рейфу стало бы неизмеримо легче. Хоть что-то… что угодно, обозначающее прерванное присутствие. Но нет — от личных вещей мэтра Оллави в доме не осталось и пылинки. Меблированный дом, каких много… Рейф и сам снимал комнату со всей обстановкой, но она и была чужой, она не притворялась своей, и вдобавок он платил за нее. А этот дом — вроде бы и свой, а на самом деле чужой… чужой, незаслуженный, дареный… есть ли для Рейфа разница между подарком и ловушкой?
Нет ее, этой разницы.
Дареное. Чужое. Не свое.
Ловушка.
Немудрено, что ему только и думается о всяких несообразностях.
Ловушка.
Немудрено, что ему только и думается о всяких несообразностях. Ведь он пойман. Он в ловушке. Вот сейчас дверь скрипнет, отворится, возникнет в проеме тощий неопрятный силуэт Крыски и скажет мэтру Эрраму полузабытым голосом: «Здравствуйте, я ваша тетя…»
Дверь скрипнула.
Звук этот так полно и точно совпал с мыслями Рейфа, что он на миг онемел — и молча смотрел, как отворяется дверь и в проеме ее возникает женский силуэт.
— Здравствуйте, — негромким, но сильным голосом произнесла женщина. — Я ваша теща.
Если Рейф и слыхивал в своей жизни хоть когда-нибудь что-то более безумное, то полностью об этом запамятовал.
Он невольно шагнул навстречу незнакомке.
Нет — на тетушку Крыску вечерняя гостья не походила ни в малейшей малости.
Очень светлые ее волосы, густые и длинные, были забраны вверх и уложены в аккуратную «раковину». Простое платье горожанки было хоть и небогатым, но отменно опрятным, и носила его незнакомка с таким изяществом, что оно казалось почти нарядным. С виду женщине было лет сорок или около того, и едва ли эти годы она провела в тепле и холе — не было в ее лице безмятежной уверенности в судьбе. А вот уверенность в том, что судьба еще не повод сдаваться, — была. Серо-голубые глаза гостьи смотрели прямо и спокойно. Нет, она ничем и ни в чем не была похожа на Крыску — вечно замызганную, прежде времени постаревшую, растрепанную слащаво-злобную Крыску.
На сумасшедшую она тоже не была похожа.
— Меня зовут Томален Эссили, — добавила женщина. — Госпожа Томален Эссили.
Вдова, ошеломленно сообразил Рейф. Высокородная вдова. Девица знатного рода — а хоть бы и старая дева шестидесяти лет от роду! — звалась бы барышней Томален Эссили. Разведенная — сударыней Томален Эссили. Замужняя поименовала бы себя достойной Томален Эссили — а если уж госпожой, то не Томален, а, скажем, Редрам Эссили или же Керд Эссили — не только по фамилии, но и по имени мужа. А раз госпожа Эссили, да еще и при своем, а не мужнем имени — вдова.
И что? Это что-то меняет?
Бред какой-то, вот честное слово…
— Госпожа Эссили, — со всей возможной учтивостью произнес в ответ Рейф, — меня зовут Рейф Эррам — и насколько мне известно, я никогда не был женат.
— Это вам известно, — возразила госпожа Томален. — И мне, раз уж вы сейчас в этом признались. Но почему это должно быть известно мэру и городскому совету?
Бред продолжал оставаться бредом, безумный разговор становился с каждым словом не менее, а все более безумным — но теперь у этого безумия появился какой-то внутренний центр.
— Вы хотите сказать, что… — осторожно начал Рейф.
— …что Мелле нужен Щит, а вам — полномочия, — твердо сказала госпожа Эссили. — И ни у города, ни у вас нет времени прогибаться под закон. Если я поклянусь, что вы — муж моей дочери, а вы подтвердите, кому какое дело, действительно ли вы женаты?
О нет, госпожа Эссили не была сумасшедшей. А даже и была — то очень, очень здравомыслящей.
Не прошло и пяти минут, как оба они, Рейф и Томален сидели за чашечкой чая и деловито обсуждали предстоящее лжесвидетельство. Травяной чай был заварен впопыхах и подано к нему было всего-навсего несколько сухариков которые с натяжкой можно назвать сладкими, — но госпожу Эссили такие мелочи не волновали, а Рейфа и подавно.
Подлог? Ну и пусть подлог. Преступление? Но тогда и государственный чиновник, в голодный год взломавший топором двери казенного амбара, от которого потерян ключ, чтобы раздать зерно голодным, как того требуют закон, здравый смысл и милосердие, — тоже преступник.