— По-другому!
5
Вознеслись над Велегой причудливо-витые звонницы и купола Олександровой Лавры. Парит на роскскими лесами и прибрежными кручами Длань Дающая, великая Длань-Заступница, Длань, с которой каждому из нас у Последних Врат принимать Его дар — или камень, или ломоть хлеба…
Здесь, в Лавре — митрополичий престол. Еще преподобный Олександр, устав от княжих свар, когда каждый Дирович во что бы то ни стало старался утвердить оный престол в своей вотчине, крепко стукнул посохом и объявил, что уходит в леса и своими руками срубит «скит малый», где и станет впредь обретаться. Как ни уговаривали сурового пастыря струхнувшие князья, ничего не помогло.
Долго шел пастырь вдоль берега Велеги, днем и ночью шел, пока не завидел на рассвете холм с камнем наверху. Поднялся с него хозяин леса и ночи, филин, скрылся в дремучей чащобе, и ударили о древний камень первые солнечные лучи, знаменуя конец ночи и начало дня. Опустился митрополит на колени, воздал хвалу Господу и Сыну Его, а потом поплевал на ладони, словно простой плотник, да и взялся за топор. Отказался Олександр от наемных мастеров, мол, приму лишь охотников, да не всяких, а с настоящей страстью в душе. И нашлись таковые! Со всей земли собирался народ, прослышав о новом, небывалом деле, ибо никогда еще митрополиты не уходили, подобно святым старцам-отшельникам, в глухие лесные скиты. Пятнадцать лет пришлось уламывать Олександру святейшего патриарха, добиваться разрешения на перенос митрополии в лесную глушь. Другие митрополиты до сих пор росков за блаженных принимают. Небывалое то дело для слуг Господа — самим от себя власть гнать, однако же прогнали.
Так вознеслась на диком некогда берегу Лавра, обросла со временем посадом. Есть здесь и монастырь, и митрополичье подворье — скромное, у многих бояр куда краше.
Зато здесь не толкаются боками, не спорят о межах и пограничных деревеньках. Здесь внимают слову. Слушают и говорят. Сюда приходят за советом и за правдой. Нет в Лавре места усобицам. Перед Господом и Сыном Его все равны.
…Княжеский поезд твереничей растянулся. Оно и понятно, не на бой ехали — себя показать и других уговорить. Ответные грамоты от роскских князей не замедлили. Никто не отмолчался, отозвались все, даже резаничи и нижевележане, на чьи плечи чаще других обрушивалась ордынская плеть.
— Что ж, братия, — выезжая из Тверени, произнес Арсений Юрьевич, — путь до Лавры хоть и не слишком далек, а мешкать не стоит. Чести не будет, коль позже Болотича явимся.
И поехали, торопясь, хоть и везли с собою нарядное, золотом шитое платье и золотом же отделанное оружие, драгоценные кубки и прочую справу, дорогую, напоказ. Братья-князья должны видеть — не оскудела Тверень, несмотря ни на что, может и всю дружину одеть-снарядить, не одного лишь князя да знатнейших бояр. Не на бой ехали, и все ж никто не пренебрег тяжелым доспехом. С князем шла вся старшая дружина, Орелик не отходит от Арсения Юрьевича. Когда имеешь дело с Залесском, помни, что против тебя — не роск, а саптарин. Или, вернее сказать, роск, набравшийся от саптар, что куда хуже. От наших отлепился, к чужим не пристал — и тем и другим не свой. Не человек — мышь летучая, нетопырь, встретишь — сразу коня заворачивай, дороги не будет, да вот беда — поворачивать поздно.
Зима выдалась щедрой на снега, и Обольянинов невольно радовался — если что, ордынцам по весне трудно будет пробиваться в глубь роскской земли. Конечно, так рано явиться они бы не должны, не ходят саптары на добычу голодной послезимней порой, но кто их знает?.. Хотя эти, если надо — куда угодно дойдут, не остановятся ни пред какими разливами.
Лавра приближалась, но, как ни спешил, как ни торопил обоз старший над поездом Олег Творимирович Кашинский, их все равно опередили.
Лавра приближалась, но, как ни спешил, как ни торопил обоз старший над поездом Олег Творимирович Кашинский, их все равно опередили.
У Врат Олександровых — мощных, грубых, сложенных из дикого камня, «не красы ради, но для людей сбережения» князя Арсения уже ждали.
Высоко подняты красные с золотом прапорцы, на них — скачущий всадник и над ним — простертая Длань Небес.
— Залессцы… — сквозь зубы бросил Арсений Юрьевич. — Опередили…
Глава 2
1
Князь Залесский и Яузский и впрямь не чинился, самолично выехав навстречу твереничам. Сидел Болотич на смирной, хоть и крупной кобыле, без брони, в шубе добротной, но безо всяких красивостей, и лишь шапка была расшита мелким речным жемчугом.
Дружины при Гавриле Богумиловиче не было, только справа и слева от князя двое отроков вздымали прапорцы, да за спиной залессца сдерживал ярого белоногого жеребца светловолосый витязь, ровно сошедший с дорогой князьгородской иконы. Только конь витязя был не белым, а рыжим, и не оплетало его ноги черными кольцами поганое Змеище.
— Ну, Болотич, — покачал головой воевода Верецкой, — ну, хитер.
Обольянинов промолчал, чего тут скажешь? Без слов говорить и впрямь уметь надо, князь Яузский умел. Смотри, мол, брат мой тверенский, не меряюсь я с тобой оружной ратью, скромен, сам-третей стою перед твоими двумя сотнями лучших дружинников. Даже саблей не опоясался. К чему оружие здесь, во месте святом, когда встречаются братья — князья росков, Дира великого потомки? А только если захочу, будут и при мне воины не хуже твоих…
Но делать нечего.
Арсений Юрьевич одним движением остановил потянувшегося было следом Орелика. С князем остались лишь Обольянинов да Кашинский.
Анексим Всеславич пристально вглядывался в знакомое лицо залесского князя. Всем хорош Гаврила Богумилович! Осанист, дороден — но не обрюзглый. Взгляд, правда, тяжел, ну так он и у князя Арсения не легче, особенно в гневе. Глаза у Болотича темные, непроницаемые, словно все время ждет князь Яузский какого-то подвоха. И хотел бы Обольянинов увидать злобу или так какую-то особенную хитроватость — ан нет.
И чиниться Гаврила Богумилович не стал, заговорил первый, хоть и опередил тверенского князя перед Лаврой.
— Здрав будь, брат мой, княже Арсений, — и учтиво склонил голову.
Куда денешься — пришлось отвечать тем же.
— Тебе тоже здравствовать благополучно, княже Гаврила, — тверенич ответил точно таким же поклоном. — За что ж бесчестишь меня, у врат ожидая? — вроде как шутливо упрекнул он. — И где ж монахи, слуги Божьи?
— Отослал я всех, княже Арсений, — голос у Болотича сладок, медоточив. — Решил, что сам тебя встречу. Не до чинов нам сейчас, брат-князь, не время считаться, кто кому навстречу выехал да кто первым поклонился. И без того сколько свар через то случилось!
Не поспоришь, нехотя признал Обольянинов правоту залессца. Кругом прав. Обкладывает, словно волка, правотой своей. Мягко стелет, как говорится.
— Спасибо за честь, князь Гаврила, — Арсений Юрьевич ответил дружелюбно — а куда денешься? — Мню я, хотел ты со мной потолковать допрежь всех, не только князей, а и самого митрополита?
— Точно, — кивнул Болотич. — Хотел и хочу, брате Арсений. Здесь, в месте святом, хочу с тобой поговорить, как на духу.
— Прямо здесь, на морозе?
— Какой роск мороза испугается? Да и лишних ушей бояться не придется.