Живот свело мерзкой судорогой, а если бы он попытался встать, ноги бы не удержали его. И тем не менее Селен сделал то, что должен был сделать любой воин Ордена Хранителей, увидевший еретиков. Он прикусил губу и, почувствовав вкус собственной крови, ударил высокого Бритого магией. Обычно такого удара хватило бы, чтобы жертва потеряла сознание от боли или, во всяком случае, утратила способность к каким-либо действиям на минуту-другую. Но, к ужасу Селена, Бритый лишь скривился, как будто у него заныл зуб.
— Ты оказался смелее, чем я думал, — протянул он все тем же скрипучим голосом, — что ж, это заслуживает уважения. Ты умрешь последним. Одноглазый, я, кажется, приказал тебе связать его!
— Да-да, конечно, высокородный, с удовольствием! — дребезжащий от страха голос Яна Кривого был просто-таки до тошноты омерзителен. — Сейчас-сейчас, где же веревка-то, а, вон она, я сейчас…
Дрожащими руками он потянулся к веревке, но по дороге неловким движением опрокинул котелок с водой, тот упал прямо на остатки хвороста в очаге и тут же залил огонь. В мгновение ока хижина погрузилась в кромешную тьму. Тут же в этой темноте раздались подряд несколько звуков: шипение углей, тонкий свист летящего металлического предмета, щелчок, раздающийся при спуске курка самострела, шум борьбы, короткий хрип, омерзительный хруст костей, удар падающего тела о земляной пол, тихий стон, всхлип, бульканье, снова стон. Затем наступила тишина, в которой можно было услышать лишь дробный перестук зубов двух испуганных шестнадцатилетних парнишек в углу хижины.
* * *
— Он пришел в себя, преподобный! — Эрик бесцеремонно толкнул Селена в плечо, невзирая на разницу в возрасте. — Хочет что-то сказать!
— У… у-у… убил? — Губы паромщика еле двигались, лицо его было бледным и казалось еще более скуластым, чем обычно. Тело его содрогалось в мелких конвульсиях, глаз блестел нездоровым блеском.
— Убил, почтенный Ян, обоих убил! — Как бы ища подтверждение собственным словам, святой воитель Ордена Хранителей посмотрел в сторону до сих пор открытой двери. Там друг на друге лежали три тела: его несчастный слуга Радек с ножом в груди, крепкий сектант со сломанной шеей и его высокий товарищ, до сих пор зажимавший мертвыми пальцами колотую рану на горле. — Как есть убил, не встанут теперь!
— Нет… Он — меня — убил?.. Где… мои ноги…
— Мы остановили кровь, но рана глубокая, да и — врать не буду — внутри все разворочено у тебя. Оттон побежал в деревню за помощью. Сейчас придет знахарь, он обязательно тебя вылечит. Да ты и не в таких переделках бывал, держись!
— Ну вот. Все-таки… убил. — Неожиданно голос Яна обрел прежнюю силу. — Преподобный, слушай. Не говори. Только слушай. Возьми нож, отдай ей. Скажи, что… Что-нибудь ей скажи… Она, Альси-то, так и говорила: убью и его и себя в первую же ночь после свадьбы с ним. А я — не дал. Уговорил… Нож-то этот у нее отобрал… Знал, нельзя его убивать. Его жизнь — это счастье многих. А мое счастье — это только мое. И еще ее. Попроси у нее за меня прощения. Скажи, я не мог по-другому. Скажи, теперь жалею. Нет, не говори, это будет вранье. Я не жалею. Я знаю, ты бы поступил так же. А как же иначе? Иначе-то — нельзя. Иначе… холодно тут. Хвороста бы в огонь… Но я не жалею. Все равно… не…
Кровь пошла горлом, предсмертный хрип перешел в бульканье и быстро затих. На лице старого паромщика застыло выражение усталости и спокойствия. На мертвые щеки падали тяжелые капли. Это, ничуть не стесняясь присутствия молодого барона Харве, плакал Светлый Меч Создателей в деревне Полянка, а в будущем — могущественный вице-магистр Ордена Хранителей преподобный Селен.
* * *
Лейтенант гвардейцев Литтоны высокородный Бриссен уже собирался идти домой и насладиться приготовленным красавицей-женой ужином, когда в дверь его кабинета постучал ординарец.
— К вам два парня. Говорят, желают служить в гвардии, добровольцы то есть…
— Кто такие?
— Один вроде баронский сын, Харве-младший.
— О как! Я знал, что старый барон пришлет сына к нам, но не ожидал, что так скоро. Думал, через год или вроде того… А второй?
— Второй — сирота, родители были — крестьяне, даже и не знаю, что делать с ним.
— Ну, раз сирота, не выгонять же. Давай, что ли, посмотрим на них? — Бриссен встал из-за стола и вышел из кабинета в приемную.
* * *
Служанки в доме Сиятельного Лартена Кинайского настолько же не любили хозяйку, насколько обожали хозяина. По правде говоря, поводов для такой нелюбви госпожа Альсинора давала предостаточно. Чаще всего домашняя прислуга отзывалась о ней как о «старой мегере», «нашей стерве» или просто «этой дуре». Обсуждать за ужином ее поступки было у горничных любимым занятием. Вот и сейчас они предавались беседе о поведении хозяйки, но в кои-то веки в их голосах звучало не презрение, а сочувствие и удивление.
— Да, три дня держалась, наша-то, а тут, ишь, в голос завыла. Видать, есть у нее сердце все же.
— Оно конечно, должно ж быть. А я думала, что и слезинки не прольет. Ан нет, смотри-ка, разобрало ее.
— Главное, сколько крепилась, а? И на церемонии была, речи говорила, да с таким видом, будто и не супруга потеряла, а безделицу какую, и потом тоже.
— Это все тот толстый, из Ордена. Как он ушел — она сразу в рев.
— А чего он вообще приходил-то? Больно уж поздно для соболезнований, а? Аль он издалека?
— Вроде он говорил, что вернуть хотел ей какую-то вещь. А что за вещь? И расспросить-то толком я не успела — ужинать он не остался.
— Да при чем тут толстый? Просто осознала в конце-то концов дурища эдакая, кого потеряла! И в ней, видать, какое-никакое чувство к нему все ж проснулось. Хоть и поздно.
— Да, твоя правда, кума. Вот ведь что любовь с людьми делает! Кстати, а мой-то — опять вчера нализался.
Вера Камша
СТУРНИЙСКИЕ МОЗАИКИ
Автор благодарит за оказанную помощь доцента исторического факультета СПбГУ Игоря Юрьевича Шауба [22]
БОГИ СМОТРЯТ
Чтоб земля суровая
Кровью истекла,
Чтобы юность новая
Из костей взошла.
Эдуард Багрицкий
Невероятно до смешного: был целый мир — и нет его…
Георгий Иванов
Часть первая
Эпокария
7777 год от знамения Стурнийского
I
Мозаичник был худ, как жердь, а двое из троих его приятелей — полнотелы и румяны. От возбужденья и избытка вина. Напряженье третьего — гнедого кентавра — угадывалось по тому, как красновато отблескивала в чуть раскосых человеческих глазах недобрая лошадиная звезда. Кентавра Асон знал, хоть и не слишком близко, его сотрапезников видел первый раз в жизни и, очень на то походило, последний.
— Я не пью перед боем. — Асон решительно прикрыл ладонью достойный царя Эпокарийского кубок.