Длинные пальцы крепко сжимали отполированную перекладину, запястье несколько раз обвивала прочная нить с черными овальными бусинами то ли из дерева, то ли из кости. Что-то царапнуло память Рычащего, что-то означали и эта нить, и эти бусины, и темная, странного покроя одежда.
Незнакомец неловко присел на край постели, прислонив костыль к спинке кровати. Узкая ладонь легла на лоб Рычащего.
— Да, лихорадка прошла, — произнес человек. — Ты выздоровеешь, парень.
— Его кличут Жаком, — встрял мальчишка. — Он сам сказал.
— А вот говорить ему сейчас ни к чему, — ответил человек. — Принеси суп, Реми.
Мальчишка метнулся за печь.
— Ну, Жак, — проговорил человек. — Благодарение Творцу, ты очнулся. Пока молчи, береги силы. Когда окрепнешь достаточно, расскажешь, что за беда с тобой стряслась. И ничего не бойся. Я отец Кристоф, кюре прихода Ланже, а этот босоногий сорванец — Реми, мой воспитанник. Мы нашли тебя на опушке…
Дальнейшие слова доносились до Рычащего будто сквозь туман. Священник! Ты мог попасться венаторам, Рычащий. Мог укрыться в чащобе и добраться до дома. Мог просто сдохнуть от потери крови и холода. Но нет! Тебя угораздило оказаться раненым в доме у священника!
Наверно, смятение Рычащего не укрылось от отца Кристофа. Он еще раз повторил:
— Ты здесь в полной безопасности. Слышишь меня?
Рычащий сделал знак, что понял. Реми возник у лежанки с глиняной миской, от которой плыл неприятный аромат. Человек зачерпнул варево ложкой и поднес к губам Рычащего. Тот осторожно проглотил.
О Луна, что же это за гадость! Жидкий отвар из мяса какой-то дурно воняющей птицы да еще с разваренной крупой! Будь Рычащий здоровым и свободным, он бы это в рот не взял!
Но раненый Жак только скривился и внезапно с удивлением понял, что желудок требует добавки, пусть даже и этой пакости.
— Еще? — спросил кюре. И Рычащий торопливо кивнул.
Он глотал проклятую похлебку и повторял про себя: в безопасности, в безопасности… В безопасности…
Когда-то, задолго до появления на свет родителей Рычащего, клан луньеров Жельвэ считался самым сильным и зажиточным в Предгорном краю. По всей округе они славились как лучшие охотники и следопыты, не боявшиеся ни дикого тура, ни медведя, ни лесной нежити, таящейся по трясинам.
В большое селение, стоявшее на высоком берегу реки Стэр, приходили не только луньеры других кланов, но наведывались и люди. Обменивали зерно и овечью шерсть на целебные травы и мягкие меха, нанимали проводников через перевалы. Конечно, ночевать в селении они не оставались, но уж днем бродили без опаски. Пожалуй, дивились только, что местные почти не возделывают землю (так, полоски ячменя вдоль берега), не заводят никакой живности — не считать же за домашнюю скотину белок! — и не молятся, как заведено, богу Света и радости Фро, а почитают Белую богиню.
Так рассказывал маленькому Рычащему отец, вождь клана Жельвэ. А щенок-луньер и верил — как же, отец говорит! — и не верил. Уж больно трудно представить, что жили те, давние, луньеры не в деревушке, затерянной в чащобе, а на просторе и свободно могли бродить, где вздумается.
— И не боялся никто? — выспрашивал Рычащий. — И не грозился?
— И не боялся, — задумчиво отвечал отец. — И не угрожал. И даже не косился.
— Ну уж, — с сомнением говорил Рычащий.
В то лето отец впервые взял его с собой в людской город.
Рычащий с достоинством топал за вождем и двумя воинами по мощеной улице, с любопытством глазея на высокие — не то что луньерские землянки — дома, когда из-за плетеной ограды на него выскалился здоровущий пес. Он просто-таки захлебывался лаем, а выскочивший на крыльцо хозяин, вместо того чтобы унять животину, начал вопить про зверье, которое шляется по улицам. Отец молча подошел и увел Рычащего. А когда тот поинтересовался, что значат слова, которые им кричали в спину, отец ничего не объяснил, сказал только: они некрасивые, и не нужно такое повторять.
Отец вообще часто бывал в людских селениях, покупал пшеницу и разные разности для деревни. Другие луньеры из чащобы почти не выбирались, да и мать часто пеняла: зачем таскает сына куда не надо? Но Говорящий с Луной (так звали отца) отвечал твердо: будущий вождь должен знать и видеть многое.
Рычащий видел. Запоминал, как косо смотрят люди, как торопливо осеняют себя Святым знаком, когда луньеры рядом. Как однажды вечером к воротам купца, у которого они остановились, подвалила кучка народу с дубинками и вилами. Люди требовали, чтоб клятые Жельвэ убирались с улицы.
— Пущай проваливают! А то смотри, Венсан, красный петух летает-то низко, да завсегда близко! Возьмет и сядет к тебе на двор.
И Венсан, упитанный человек с гладкой лысиной, лишь развел руками и умоляюще посмотрел на Говорящего с Луной, а жена купца стояла, притянув к себе за плечи детей, и зло щурилась на луньеров. Рычащему было очень не по себе.
— А почему так? — обиженно допрашивал он отца.
Тот неохотно бросил:
— Мал ты еще. Подрастешь, поймешь.
Рычащий тогда обиделся. Маленьким он себя не считал ни на полкогтя, ведь прошел уже посвящение, получил оберег и три луны как менял обличье.
«И с чего люди выдумали называть нас зверями? — ломал голову Рычащий. — Ежели поставить рядом луньера в дневном облике и человека, то и не отличишь, пожалуй, кто где. А что ночами умеем превращаться — так что же?
Зато как ласково горит в небе Луна, как наполняется тело жаждой воли и простора, как врываются в уши сотни звуков и щекочут нос неведомые запахи.
А люди так не могут. Может, они просто завидуют?»
Отец оказался прав. Рычащий подрос. И понял. До скрежета зубовного.
Жить становилось все тяжелее. По приказу наместника всякая торговля с луньерами прекратилась, а бродячие купцы, рискнувшие нарушить запрет, требовали за зерно вдесятеро. Впору с себя шкуру содрать, невесело шутил отец. К. тому же жила болотного олова, откуда не одно поколение Жельвэ брало руду, иссякла. И многие стали поговаривать, что зачем, мол, надрываться, когда можно прожить и без хлеба — сколько мяса по лесу бегает, только догони, и без шерстяной ткани — шкуры зимой теплее, и без оружия — зря разве клыки Луна дала?
А по весне пришла беда…
Рычащий понимал: ему сильно повезло. Наткнись он на большой отряд, лежал бы сейчас мертвым где-нибудь в сыром овраге. А эти трое или четверо венаторов, видать, отстали от товарищей и решили заночевать вблизи разоренной деревни именно потому, что знали: луньеры считают пожарища местами нечистыми и сунуться туда не решатся. И перепугались они не меньше, чем сам Рычащий.
Теперь его жизнь зависела от умения притворяться. Пока люди видят просто темноволосого молодого парня, опасности нет. Но если священник догадается, что Жак не человек, то за свою шкуру Рычащий не даст и сгрызенного когтя. Нет, не так: они говорят — ломаного медяка.
Пока вроде бы получалось. Несколько дней он провалялся на лежанке, еле шевелясь от слабости. Через силу глотал жидкую мерзость, называвшуюся овсяной кашей, что-то бормотал на вопросы кюре и его щенка, как мысленно прозвал белобрысого Реми, и внутренне сжимался от каждого резкого звука.