Звуки тоже не сливались — каждый звучал отдельно, и ни один не заглушал другие и не терялся в них. Горизонт слабо, но все же заметно изгибался, где-то за спиной замыкая в круг этот непривычный мир новых, таких ярких красок, линий, звуков и запахов, — а в сердцевине этого мира было ожидание, пустое и гулкое, как комната в заброшенном доме. От этой пустоты напрягалась шея и плечи, словно от чужого взгляда в спину. И еще отчего-то, несмотря на жару, мерзли руки…
— Руки мерзнут… — Голос Кэри был удивленным и непривычно хриплым.
Мерзнут. На жарком полуденном солнце. Почти незаметный знобкий холодок, шершавый какой-то, даже колкий…
— Начинается… — выдохнул Рейф.
Начинается… и уже некогда снова уговаривать Кэри уйти, некогда снова пытаться отсылать беднягу… все уже начинается, уже началось… время замерло, как муха в янтаре, черно-серое и неподвижное в золотых солнечных лучах… замерло, а потом засучило ломкими ножками, расправило прозрачные крылышки, и янтарь треснул, золото потекло прочь раскаленными каплями, прочь, куда угодно — лишь бы скрыться от незримого приближения Маятника…
— Смотри… — хриплый шепот, кто это шепчет — Рейф или Кэри?
Воздух бездвижен, ни ветерка — а дальний лес пригибается, словно под пятой бури… в тишине, в безмолвии гнутся деревья, кустарники — все ближе и ближе… и пригибается трава — в сторону Меллы… пригибается, ложится, стелется под несуществующим ветром — все ближе, все быстрее…
Какой уж тут высверк тончайшей паутинной нити! Не паутинка — снасти, канаты корабельные, и они стонут под напором невидимого шторма, воют от напряжения. Пустота ожидания схлопнулась сама в себя — но взамен ее ничего не пришло, место исчезнувшей пустоты осталось незаполненным, и это зияние было как пролом в крепостной стене… нет — как бойница!
Рейф вскинул руку, и сила его устремилась сквозь эту бойницу навстречу Маятнику.
Элементы заклятий четко и слаженно занимали свои места в кристаллической решетке. Легковесные чары, полимеризуясь, обретали прочность, их длинные волокна сплетались во вторичную структуру… третичную… какой еще маг может с чистой совестью сказать, что видел магическую реакцию — не результат ее, а саму реакцию, сами соединяющиеся элементы? Кто хоть раз не вычислял, а своими глазами наблюдал свободные и занятые энергетические оболочки? Кто созерцал нематериальность материи, ее несуществующий цвет и раскаленную мощь преобразований? И как рассказать, как выразить, назвать, обозначить то, для чего в языке нет слов, — как назвать это яркое, отчетливое, невыразимое, как рассказать этот красный цвет, синий до белизны, на октаву выше зеленого, режуще сладкий, выворачивающий кристаллическую решетку в какое-то немыслимо другое пространство, где она отслаивается чешуйками, оставляя неровный след на струящемся воздухе…
Неровная черта, словно впопыхах нацарапанная ребенком, который еще только учится рисовать…
И незримое жадно слизывает ее, как потеки варенья с блюдечка… пролизывает пустоту в решетке и всхлюпывает, втягивает ее в себя, все быстрее, и перед тем как исчезнуть окончательно, решетка скручивается в бешено вертящийся водоворот…
Остановить проклятие, задержать его? Маятник не бился о кристаллическую прочность заклятий — он пожирал ее, втягивал, всасывал, все быстрее и быстрее… сердце бухало в такт этому кружению, словно бы водоворот издали высасывал и его… эластичная стена полимерных чар выпучивалась в сторону невидимого присутствия медленно, нехотя… вытянулась в гигантскую воронку и лопнула, края чар сворачивались бесструктурными каплями, обрывки заклятий неопрятно змеились, подрагивая, и слипались, точно остывшие макароны, исчезающие во рту неразборчивого едока… пространство липко мерцало, словно киселем обмазанное, и мерцание это мало-помалу обозначило структуру того, с чем сражался Рейф.
Теперь он знал — как никто другой… но знание это уже ничем не могло ему помочь.
То, что возвращалось маятником к Мелле раз за разом, за неимением других слов можно было назвать воронкой, смерчем, водоворотом — и водоворот этот втягивал в себя магию, разум, саму жизнь.
…Тела, из которых выпита жизнь, бездыханные куклы из плоти на мостовой, разбросанные, разорванные…
…Тела, из которых выпит разум, безумные манекены идут по улице и убивают себе подобных, убивают, убивают…
…Тела, из которых выпита магия, беспомощные оболочки с кровоточащим ошметками сознания…
Именно так, а не иначе.
Теперь Рейф знал, отчего не иначе, — но знание это не могло ему помочь.
Самоподдерживающаяся реакция.
Она не остановится, пока в вихревую воронку втягивается все новое и новое сырье — жизни, разумы, силы… вот в этот вот мерзкий крутящийся хобот, нацелившийся на Рейфа, на самое вкусное, что есть вокруг, на Рейфа, в котором мирное тление магической силы разогнано до скорости пламени… Рейф просто полыхает силой, и пожирающий вихрь тянется к нему на жар этой силы, подобно тому как змея находит мышь по теплу ее тела…
Может ли мышь загрызть змею?
Может ли маг сдавить горло воронки, задушить смерч?
Двумя руками мог бы и попытаться — но Рейф отчетливо ощущал свою магию однорукой.
Эта единственная рука была сильна непомерно, как нередко случается у калек, но она была одна, непоправимо и безнадежно одна — и пальцы не сходились на глотке вихря.
У Рейфа была только одна рука — правая, вскинутая в отвращающем жесте, и всем, что еще оставалось от его сознания, он продолжал удерживать ее — а другой руки у него не было, и тела наполовину не было. Половинка тела, половинка разума, половинка магии… Их недоставало, чтобы одолеть смерч, их вообще ни на что недоставало. Мир наполовину померк, поблек, краски и очертания выцвели, сделались плоскими и словно бы нарисованными, звуки сплющились в бессмысленный блин… Держать руку, держать… держать! Пустота ощутимо просвечивала сквозь оболочку зримого, бугрилась под ним, как мускулы под кожей, еще немного, и она прорвет тонкую пленку сущего, и для Рейфа закончится все — и навсегда… Держать… ну и что же, что ничего больше нет, — держать…
Ничего больше не было, только правая рука, и Рейф не знал, не понимал, что его тело сделало шаг назад, не ощущал, что его левая рука уже сдавливает его горло — ведь ее не было, и горла не было… разве можно ощущать то, чего нет?
Можно — если его вдруг хватают, тянут куда-то в сторону и сжимают что есть силы.
Левой руки не было, а теперь она есть, пальцы Кэри вцепились в нее до синяков, и Рейф не может даже оттолкнуть, ведь его держат за левую руку, которая есть, а правая нужна ему, чтобы сражаться, и он не успевает крикнуть, это Кэри что-то кричит до синевы на висках, и губы его шевелятся…
— Не-е-е-ееее-ее-еет!!!
Крик отчего-то запаздывает, не поспевает за движением губ… лицо залито слезами… лицо Кэри, закованное в жесткий полимерный каркас заклятий…
Лицо, которое есть — а сейчас его не станет, потому что Рейф не успел оттолкнуть Кэри, и хобот вихря тянется уже не только к Рейфу — к ним обоим… тянется… и слизывает оболочку из заклинаний…
И Кэри смотрит на Рейфа, а Рейф на Кэри… на это знакомое ему лицо… девичье лицо… такое знакомое — и такое иное…
Не просто знакомое — до мельчайшей черточки то же самое… и при этом до мельчайшей черточки иное.