Через силу глотал жидкую мерзость, называвшуюся овсяной кашей, что-то бормотал на вопросы кюре и его щенка, как мысленно прозвал белобрысого Реми, и внутренне сжимался от каждого резкого звука. Но шло время, никто не врывался, чтобы немедля опробовать на Рычащем «кольца истины», и в душе затеплилась робкая надежда, что удастся выбраться из проклятущего убежища, сохранив при себе родную, хоть и штопаную шкуру.
А священник, надо отдать ему должное, знал толк в латании шкур, то есть в лечении ран. Луньеры всегда обходили служителей Творца и Сына Его десятой дорогой, но, пожалуй, отец Кристоф отличался от своих собратьев. Был он спокоен, лишен привычки приплетать небесный промысел к каждому слову и решителен. Властным взглядом заставлял Рычащего пить травяной отвар, от вкуса которого чуть не выворачивало наизнанку, но зато прояснялась голова и отступала слабость, бестрепетно снимал замаранные кровью повязки и ловко, не причиняя лишней боли, перебинтовывал рану. И с расспросами не лез. Пока что.
За окном продребезжала телега. Рычащий поморщился: громкие звуки отдавались в затылке болью. Он поудобнее уселся, опираясь спиной на набитую душистыми травами подушку, и наконец смог как следует рассмотреть жилище.
Невысокий потолок, беленые стены, тростник у порога — все напоминало другие людские дома. А вот такой затейливой резьбы, как здесь на спинках скамей и крепких ножках стола, он, пожалуй, раньше не встречал. Да еще запахи: не дыма, овечьей шерсти и грязи, как обычно, — нет, здесь пахло лесной малиной, мятой, смолой и жидкостью, что горела в светильнике на полке перед раскрашенной доской. Как она называется? Вот ведь напасть, и языки почти не разнятся, а люди столько придумали заковыристых словечек для разных вещиц!
— Ты чего поднялся? — Щенок вошел с улицы с охапкой лучины. — Рана откроется.
— Не откроется, — ответил Рычащий. — Я же только сел.
— Все равно, — наставительно сказал Реми. — Ложись.
Рычащий подчинился. Реми свалил ношу перед печкой и забрался на скамью.
— А где отец Кристоф? — спросил Рычащий.
— Ушел на тот конец деревни, — откликнулся Реми. — Рано, ты спал еще. Там папаша Антуан прихворнул.
— А разве у вас нет знахаря?
— Да есть, — Реми почесал нос. — Бабка-травница, сто лет скоро, песок сыплется, и не помнит уж ничего. А отец Кристоф лучше любого лекаря. Вот и зовут люди. А в твоей деревне кто лечит?
Рычащий мысленно выругался. Придя в себя, он наплел, что пришел из-за реки, с северного края Старого леса. Поведал страшную историю, будто был охотником, забрел далеко от дома, а раны получил ночью в драке с разбойниками, натравившими на него собак и обобравшими до последней нитки. Любопытный щенок поверил сразу и теперь то и дело спрашивает, как живется на той стороне реки, а вот отец Кристоф решил, кажется, что на Жака напали луньеры.
— Слушай, — сказал Рычащий, чтобы перевести разговор, — а что там, на полке, стоит блестящее? Никак не пойму отсюда.
— Рядом с иконой-то? — переспросил Реми. — Книги разные, мудреные. Священная Скрижаль, жития всякие. Отец Кристоф меня учит читать, только я половины слов не понимаю. Сам-то он все наизусть знает. А ты грамотный?
Рычащий пожал плечами. Книги — занятная выдумка. Люди наносят на пергамент черные значки и говорят, что сохраняют мудрость прошлого. Может, поэтому они так сильны? И что будет, если какой-нибудь луньер сможет понять эти значки? Надо будет как-нибудь заглянуть под обтянутые кожей крышки.
— Нет.
— Нет. Зачем грамота охотнику?
— Точно, — засмеялся Реми. — Книгой зверя не убьешь. А еще здесь есть одна очень красивая вещь.
Реми спрыгнул со своего «насеста». Снял с полки что-то увесистое и, держа обеими руками, притащил к постели Рычащего.
— Вот. Смотри.
Рычащий увидел маленькую, в пол-локтя, фигурку, отлитую из серебра. Человек в длинном плаще с капюшоном, надвинутым на глаза. В правой руке копье, вокруг древка которого обвилась змея, в левой — книга. Серебро выглядело старым, потемневшим от времени, на подставке чернели глубокие царапины. Но, несмотря на это, фигурка и вправду была красивой и даже внушительной. Казалось, человек в капюшоне сейчас подымет голову, резким движением стряхнет раскрывшую пасть змею…
— Это санктор, — шепотом проговорил Реми. — Образ святого.
— Как живой, — ответил Рычащий.
— Говорят, в главном соборе в столице они в рост человека и из чистого золота, — мечтательно сказал Реми. — Вот бы посмотреть. Только этот все равно лучше. Отец Кристоф сказал, что он очень древний, сделан еще до Церковного Раскола. Аж двести с лишним лет назад. Здорово, правда?
— Да, — искренне согласился Рычащий. — А что за святой?
— Не знаешь? — удивился Реми. — Святой Этьен, покровитель воинов, пилигримов. И охотников. Никогда ему свечки не ставил?
— Ставил, — не моргнув глазом, соврал Рычащий. — Только я не понял, что это он и есть. Почему с копьем — ясно, а вот что значат книга и змея…
— Ну, змея как бы опасности на пути, а книга… — Реми задумчиво сморщил нос. — Не, не помню. Что-то про истину. Спроси у отца Кристофа, уж он-то ответит. Видишь надпись?
По краю подставки шли убористые буквы.
— «В деянии возможно и благо, и зло, в бездействии — лишь зло» — слова святого Этьена. Отец Кристоф привез санктор из Земель Песка.
— Он был за Мор Браз?! — от удивления Рычащий оговорился, назвав море, как принято у луньеров. Слава Луне, Реми не обратил внимания.
— Ну да, а что ты удивляешься. Он участвовал в походе к Святому городу. Вроде был полковым капелланом. Сам командор Годфруа подарил ему санктор. Отец Кристоф его очень бережет.
— Ногу свою он тоже там покалечил?
Реми поежился.
— Наверное, — неохотно произнес он, — я спрашивал, но он не любит вспоминать.
Мальчик осторожно вернул санктор на полку. Поправил фитилек светильника, осенил себя знаком. Рычащий прищурился. Яркий огонек искрился на тусклой поверхности серебра. Святой опирался на копье, и змея беззвучно шипела, поднимаясь по древку.
— А что это будет?
— Не знаю пока. Не придумал.
Реми подкинул липовую чурку на ладони. По привычке сморщил нос, и веснушки проступили ярче. Рычащий еле заметно усмехнулся.
Они придвинули скамью к печи и сидели рядышком. Рычащий откинулся на резную спинку, жмурясь от яркого пламени, а Реми устроился ближе к огню, поджав под себя ноги и разложив вокруг разные железные штуковины.
По закрытым ставням стучали дождевые капли. Осень вошла в полную силу: дни стали короткими и хмурыми, сырой ветер сорвал последнюю листву и гнал низко над землей тяжелые растрепанные тучи. Рычащий, как ни старался, не мог почувствовать силу ночного светила: то ли из-за людского обличья, то ли луна уже окончательно состарилась и сошла на нет.