«Лишние люди» стали феноменом культуры — и в этом качестве продолжают существовать, хотя ситуация несколько раз менялась в корне. Времена менялись — культурный стереотип оставался. То, что изначально было трагедией, причем навязанной извне, стало вариантом правильного поведения, а для многих — еще и этакой индульгенцией. Современникам Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Герцена было очевидно, что из жизни вытолкнули отнюдь не всех талантливых, изобретательных, решительных, ужасен был сам факт, что кого-то вообще выталкивают. Позже эта часть уравнения потерялась, и уравнение превратилось в неравенство. Бездействие оказалось достойней действия, неучастие — правильней участия, о чем бы ни шла речь, а уж если речь идет о работе на государство… Стереотип сей растет и крепнет, особенно на фоне контрстереотипа, согласно которому нужно отдавать на откуп властям все, включая совесть и талант. Эдакое «прикажут, буду акушером».
А как же нормальные люди со своими нормальными, человеческими проблемами и заботами? Они оказались как бы за кадром. Если в литературе других стран подобное понимание реализма уравновешивалось наличием ярких и достойных книг иного рода, у нас — увы. Кто знает, может быть, в этом и есть одна из причин того, что случилось с Россией, «которую мы потеряли»?
Есть скучные азбучные истины, о которых стоит напоминать, даже когда кажется, что все их помнят, и особенно если видишь, что их забывают. Тем более истины эти не так уж и скучны, да и очевидны они не всем. Когда устроители литературного конкурса, итогом которого и стал сборник, что вы держите в руках, подняли тему нелишних людей, реакция была, мягко говоря, неоднозначной. Пришлось отвечать.
«Вот здесь высказан вопрос, чем объявленный конкурс отличается от статей о «передовиках производства» в 70-е годы, — откомментировал ситуацию Николай Перумов. — Что-то типа «ими гордится страна», «в жизни всегда есть место подвигу» или даже «пионер старушку через улицу перевел».
Ирония в вопросе нескрываемая. Мол, помним-помним весь тот маразм, и генсека-бровеносца, на ордена которого пчелы слетаются, «потому что у Покрышкина или Маресьева они порохом пахнут, фу, а у него — ли-и-и-ипой». И про заготовку грубых и сочных кормов в хозяйствах Ленинградской области мы помним, и про многое другое.
Помним. Но вот беда — по соседству с романами о том, что «наша сила — в наших плавках», страданиями «богемы», коей «затыкали рот» и «не давали атмосферы», была и совсем иная жизнь. Где «липе» места не было. Где, порой чертыхаясь, порой молча, делали дело. Водили атомоходы по Севморпути, строили дома, лечили людей, учили — так, что до сих пор советское образование считается лучшим в мире; делали открытия, писали книги — «В списках не значился», «А зори здесь тихие…», «Территория», «Тяжелый песок», «В августе 44-го», «Странные взрослые», «Сестра печали» — да все не перечислить!..
Были, были «в этой стране» люди, что не давились за «дефицитом», не жили по принципу «ты — мне, я — тебе», не считали себя обделенными. Летают старые самолеты, их руками собранные, ходят поезда, стоят мосты. И нефть качают — ими, «передовиками», разведанную и освоенную. И в домах живем, построенных в основном тоже тогда — в шестидесятые, семидесятые, в первой половине восьмидесятых. Так что существовали эти самые «передовики» на самом деле. Наряду с липовыми, измышленными пропагандой (идиотизм которой никто не отрицает) — самые настоящие. Это их наследие проедаем мы уже четверть века и все никак не проедим.
Нелишние люди.
Мой командир ЗРДН, молодым «советником» отражавший налеты «Б-52» на Ханой.
Учитель моего отца, С. Е. Бреслер, возрождавший разгромленную после лысенковщины молекулярную биологию, автор знаменитого учебника, первого, насколько я знаю, в стране.
Мой дед, А. Е. Алексеев, начинавший чертежником на проектировании орудийных башен для первых русских линкоров еще до Первой мировой и закончивший жизнь членом-корреспондентом АН СССР, выдающимся электротехником, не бывший ни единого дня в партии или около нее.
И множество, множество других. Честно служивших Родине, а не «режиму», «партии» или себе, не занимавших стратегической позиции в хате с краю (мол, после них хоть потоп). Сейчас их пытаются выплеснуть вместе с «мутной водой застоя». Но если бы не они, если б не их труд, не созданные ими ракеты и подводные лодки — не было бы России. А были б пресловутые «тридцать (или пятьдесят? — не помню уже) независимых государств», о необходимости разделения России на кои вещали в свое время апостолы «покаяния».
Если порыться в архивах, почитать мемуары и специальную литературу — хоть по медицине, хоть по химии, хоть по истории театра, архитектуры и балета, — да просто пройтись по Москве, Киеву, Минску, Риге, читая надписи на мемориальных досках, окажется, что в той же Российской империи, а позднее в СССР жило множество интереснейших и талантливейших людей. Они были, их не могло не быть — там, где нет никаких иных людей, кроме лишних, жизнь останавливается.
И кто сказал, что «лишние люди» исключительно поэтичны и романтичны — каждый на свой лад, — а «нелишние» обыденны, лишены индивидуальности и похожи друг на друга, как оттиски одной казенной печати? О нет — они очень, очень разные. Нелишние люди могут быть чертовски обаятельны, как Ойра-Ойра, вежливы, как Эдик Амперян, грубы, как Корнеев, опасны, как Кристобаль Хунта. Их могут обожать, как мастера Робинтона, а могут ненавидеть, как новобранцы ненавидели хайнлайновских сержантов. Над ними можно посмеиваться, как над кузеном Бенедиктом, Паганелем, воистом Кортиковым, или восхищаться, как Джеком Обри, Сайрусом Смитом, Иваном Рябовым, Андреем Львовым, Федором Серпилиным. Они могут служить империи, как Порфирий Петрович или Хорнблауэр, добывать деньги для революции, как мексиканец Фелипе Ривера, лечить, как доктор Дымов и Володя Устименко, учить, как ВикНикСор, делать бизнес, как Штольц, ловить преступников, как Жеглов и Мегрэ. Они могут управлять государством, могут работать кухарками и сантехниками. Одних «нелишних» знает весь мир, другие ведомы лишь родичам и сослуживцам. Эти люди бывают добрыми и злыми, правыми и виноватыми, веселыми и грустными, они могут выиграть, могут проиграть, но:
…они не твердят, что Господь сулит
разбудить их пред тем, как гайки слетят,
они не бубнят, что Господь простит,
брось они службу, когда хотят.
И на давно обжитых путях и там,
где еще не ступал человек,
в труде и бденье — и только так —
Дети Марфы проводят век.
Каждый день мы сталкиваемся с ними — на улице, в метро, в магазине, — и от их добросовестности зависят наши жизнь и здоровье. Мы слишком мало, слишком редко вспоминаем об этом. Нет, не так. Мы слишком редко вспоминаем Детей Марфы с благодарностью, зато сплошь и рядом клянем, когда в «Час X» рядом оказываются не они, а… «лишние люди», сложные и неординарные. Одно дело — читать о «переживающей глубокую личную трагедию натуре», совсем другое — нарваться на врача, которому в свете оных переживаний плевать на больных.