Сейчас ее уже нет, поэтому не важно, как она называлась. Когда мне было шесть лет, в деревню вернулся старик. Когда-то он сбежал в Запорожскую Сечь, был в разных странах, а закончить свой век решил на родине. Он прожил всего полгода, а потом тихо отошел.
Священник вздохнул, Кастусь внимательно слушал. Трещала лучина.
— Никто не заподозрил худа. Отпели, схоронили и забыли. А потом он пришел к дочке своей сестры. Не знаю, что он с ней делал, но девица вскорости сгорела, как свечка. Так же, как Адам.
Кастусь шумно сглотнул. Отец Ян с трудом поднялся и, сменив лучину, продолжил рассказ, опираясь на стол:
— Не знаю, как так вышло, но люди ничего не заподозрили. Схоронили девушку. Упырь стал приходить к ее матери, вдове. А. потом рядом слег еще один мужчина — к нему упырь не ходил, но тот все равно отошел. И они стали наведываться в деревню вдвоем.
Тарашкевич замолчал, прикрыв глаза рукой, словно вспоминая что-то.
— И что же, батюшка?
— Люди пошли на кладбище, чтобы отрыть могилы, но тогда случился паводок, небывало сильный. Вода стояла высоко, даже кладбище залило. Люди не смогли добраться до могил упырей… После этого осталось только бежать.
Кастусь молчал. Отец Ян тоже. По стенам ползали красные тени, отбрасываемые тонким огоньком лучины.
— Но бежать, когда здесь скотина и добро… Тогда на могилы опустили дубовые колоды — в народе говорят, что это не дает упырям подниматься, — и понадеялись, что это поможет. Не помогло. Упыри снова пришли, а утром от лихоманки слегла одна женщина.
— Что с ней сделали, отче?
Тарашкевич поджал губы, кашлянул в кулак, сказал бесцветным голосом:
— Убили, Кастусь. Не стали дожидаться, пока она превратится в упыря.
— Убили? Больную?
— Когда люди боятся за свою жизнь, — вздохнул священник, — они готовы на многое. После смерти той женщины мы все покинули деревню. Уплыли на челнах. Наш перевернулся. Я с матерью спасся, отец с моей сестрой — потонули. В деревню никто больше не вернулся. Говорят, упыри появляются там до сей поры.
Кастусь сидел, опустив голову. Священник молчал.
— А может, — подал голос Рагойша, — это не огненный змей?
— Понимаю, — посочувствовал священник. — Верить не хочется. Но ты же видел, что он сделал с женой? Кожа да кости! Под глазами круги темные, на ногах еле стоит. Еще несколько ночей — и она отправится за ним.
— А может, не в этом дело? — засомневался Кастусь. — Она ведь толком не ела с его похорон…. Да и плакала постоянно. Опять же горе, переживания. Немудрено, что она в таком состоянии. Я думаю, нормальная кормежка и хороший сон смогут…
— Да, — согласился Тарашкевич. — Если он перестанет приходить к ней, то Алеся скоро поправится. Но он не перестанет.
Кастусь прошелся по комнате, остановился у печи:
— Так что же нам делать?
— То, что не смогли сделать люди тогда, в деревне.
— Это значит — убить? — медленно проговорил Кастусь.
Тарашкевич кивнул.
— Но как же мы его убьем? Он же весь как из воздуха состоит!
— Это не он сам. Это его призрак, его дух. Адам, по сути живой, лежит в гробу и не гниет, а его призрак выходит и ищет кого-то, кто его накормит. Начинает с семьи, потом идет к остальным родственникам.
Потом — к друзьям. Потом — просто к тем, кого знает. А у нас, — священник покачал головой, — у нас все друг друга знают. Один такой упырь может извести всех людей в округе.
— Выходит, мы должны отрыть гроб и…
— Поразить Адама в сердце. Тогда упырь перестанет приходить к Алесе. И она выживет.
— Но…
— Кастусь, — священник тяжко вздохнул, — ты сам все видел. Это дьявольщина, происки Злого. [35] С этим нельзя мириться. Ты жалеешь их…. Но можно ли жалеть гадюку? Надо ли пригревать ее на груди? Такая жалость — это искушение Сатаны. Он путает тебя, чтобы ты не смог убить его отродье. Если ты поддашься, он победит. Здесь, в нашем местечке, он — победит! Потому что один, без тебя, я не справлюсь.
— Да, — медленно кивнул Кастусь, — я понял. Может быть, сообщить в магистрат?
Священник махнул рукой:
— Не поверят. На Полесье, может быть, и поверили бы, а здесь — нет. Сделаем все сами. Идем.
Вскоре, неся лопаты, они подошли к ограде кладбища. Могила Адама Бочки белела свеженасыпанным холмиком у самых ворот.
А над могилой стояла Алеся, сжимая в руках маленький плотничий топорик. Лезвие топора поблескивало в лунном свете.
Священник и лекарь замерли.
— Как? — выдохнул Кастусь. — Почему?
— Видимо, смогла сбежать от бабки, — шепнул ему Тарашкевич. — Постой здесь.
Он шагнул навстречу к вдове.
— Дочь моя…
— Я знаю, — прошипела та. — Я знаю, что вы хотите сделать. Но я не отдам его вам. Только суньтесь!
Она взмахнула топором.
Кастусь сглотнул.
— Дочь моя, — священник медленно положил лопату на землю и сделал еще один шаг навстречу вдове, — твой муж умер. К тебе приходит его призрак, который питается твоей жизненной силой. Ты для него — всего лишь кормушка.
— Нет!!! — Топор рассек воздух. — Адам любит меня! Он приходит, потому что заботится обо мне!
— Ты погибнешь, дочь моя. — Тарашкевич сделал еще несколько шагов. — Он выпьет тебя досуха, и ты погибнешь.
— Нет!!! Мы всегда будем вместе!!!
— А потом он пойдет к другим. — Священник подходил все ближе.
Кастусь незаметно достал из-за пояса пистоль.
— Адам любит только меня! — взвизгнула Алеся. — Ему больше никто не нужен!
— Он всего лишь ЕСТ тебя. — До женщины оставалось не больше двух шагов. Батюшка протянул руку. — Дай мне топор.
— Адам — мой муж. Он заботится обо мне. Он увидел, как мне плохо, и пришел. Оттуда.
— Я помогу тебе. — Тарашкевич сделал маленький шаг. — Я помогу тебе выстоять. И спастись.
— Я люблю его. — В голосе Алеси послышались слезы. — Мне без него очень плохо.
Ее ноги подогнулись, и она опустилась на могилу. Заплакала. Священник присел рядом и осторожно коснулся ее плеча.
— Я понимаю твою боль. Мы понимаем. То, что мы хотим сделать, не радует нас. Но это нужно сделать.
Алеся дернула плечом, отбрасывая его руку.
— Мы сделаем это ради тебя и остальных, — продолжал говорить Тарашкевич. — Всего лишь один удар. Он не почувствует, но для него все кончится.