Но уже не бросилась бегать по двору и голосить. Спокойно ждала темноты. И он снова пришел.
И на следующую ночь.
Через ночь — тоже.
Приходил, слушал ее, а затем брал как хотел. И она отдавалась ему вся, до донышка.
И была счастлива.
* * *
Он пришел как всегда — за полночь. Прислонился к косяку и улыбнулся. Она улыбнулась в ответ и протянула к нему руки. И ее совсем не смущало то, что свет беспрепятственно проникал сквозь его тело.
* * *
Кастусь взвел курок и повернулся к Тарашкевичу. Отец Ян кивнул:
— Давай.
Лекарь осторожно толкнул калитку. Она приоткрылась, тихонько заскрипев. Кастусь вошел на двор и немного постоял, прислушиваясь — в хате стонала женщина. Тарашкевич коснулся его плеча, и Рагойша посторонился, пропуская священника. Тот двинулся вперед, держа крест перед собой. Перехватив пистоль половчее, Кастусь последовал за ним.
Они остановились под распахнутыми из-за жары окнами. И заглянули внутрь.
Луна давала достаточно света, чтобы увидеть, как молодая женщина в закатанной под самое горло нижней рубахе упоенно отдается кому-то бледному и неясному, жадно стискивая его руками и ногами.
Лекарь и священник переглянулись.
— Не успела мужа похоронить… Кто же это с ней, батюшка?
Тарашкевич не успел ответить. Алеся выгнулась и закричала. Ее любовник приподнялся на руках и замер. Кастусь смог рассмотреть его лицо. И волосы на затылке лекаря зашевелились.
— Это же…
Он не успел договорить. Тарашкевич взревел и нырнул в окно, как в полынью.
— Изыйди, Сатана! — громыхнуло в хате. — Прочь, прочь!
Кастусь бросился за священником. Когда он вскочил на ноги, то увидел Алесю, забившуюся в угол кровати, Тарашкевича, размахивающего крестом и выкрикивающего слова молитвы, и — тающего в воздухе Адама Бочку. Его лицо кривила гримаса боли, а в глазах стояли слезы.
Именно глаза исчезли последними.
Алеся, увидев, что муж пропал, завопила и бросилась к дверям как была — в одной рубахе. На пороге споткнулась, упала, замерла без движения. Священник бросился к ней. Рядом на колени упал лекарь. Он быстро проверил дыхание, сердцебиение и сказал встревоженному Тарашкевичу:
— Это обморок, батюшка. И ударилась, когда падала, но ничего страшного.
— Давай перенесем ее на кровать, сын мой.
Они подняли вдову, и Кастусь не сдержал удивления:
— Надо же! Какая она легкая!
— Это плохо, — буркнул священник.
Они уложили девушку на кровать и вышли в сени. С улицы уже спешили соседи с топорами да вилами.
— Все хорошо, — поднял руку Тарашкевич, успокаивая местичей. [33] — Алесе Бочке стало плохо. На ее счастье мы оказались рядом. Пришлось прочитать молитву, и теперь с ней все хорошо. Может с ней кто-то остаться?
— Бабку Тэклю кликни, — сказал один из прибежавших сыну.
Мальчишка кивнул и убежал. Соседи тоже стали расходиться, негромко переговариваясь.
Тарашкевич и Кастусь дождались прихода старухи и отправились к церкви, рядом с которой, во флигеле, отец Ян и жил.
Шли они молча. Доктор несколько раз порывался что-то сказать, но, глядя на потемневшее, хмурое лицо священника, сдерживался. Наконец, когда они уже зашли во флигель и распалили лучину, он решился:
— Батюшка, так что же это было? Я ведь ясно видел Адама, я уверен в этом.
Наконец, когда они уже зашли во флигель и распалили лучину, он решился:
— Батюшка, так что же это было? Я ведь ясно видел Адама, я уверен в этом. Но как это возможно? Ведь я сам осматривал его после смерти.
Тарашкевич потер лицо ладонями:
— Отчего он умер?
— Не знаю. Я никогда раньше не встречался с такой болезнью. Он буквально сгорел за три дня. Хотя никакой лихорадки не было. Адам просто лежал и умирал. Я и кровь ему пускал, и отварами поил — без толку. Ему только хуже становилось. На четвертый день он умер. Зачах, как говорят старики. Я слышал про такие случаи. Где-то в Румынии было что-то похожее. В городке каком-то. Как же его…
— В Румынии, — медленно повторил за ним Тарашкевич. — Ох…
Священник опустился на скамью, держась за сердце.
— Отец Ян, что такое? — засуетился доктор.
— Ничего, не обращай внимания, — скрипнув зубами, с трудом улыбнулся Тарашкевич. — Сейчас отпустит. Сейчас…
Доктор бросился к ведру в сенях, принес ковш воды. Священник, поблагодарив, отпил.
— Все хорошо, — сказал он наконец заметно окрепшим голосом, — отпустило сердце. Спасибо за заботу.
Доктор сел рядом:
— Батюшка, так что же это было?
Тот ответил вопросом:
— Когда ты учился в Вильне, [34] в университете, слышал ли ты еще о таких случаях?
Рагойша задумался, потом сказал:
— Кажется, и в Венгрии было что-то подобное. Давно, правда, лет сто назад. Медики ни тогда, ни сейчас не смогли этого объяснить. А я сам и не знаю, что об этом думать. Вот был бы здесь мой наставник университетский, профессор Риальди, он бы живо во всем разобрался. А я…
— Когда я отпевал Адама, — пробормотал священник, — у него лицо совсем не заострилось, и трупных пятен не было… Господи, смилуйся над нами.
— Что такое, батюшка?
Священник повернулся к доктору:
— Не хотел я в это верить. И все не верил. До самого конца не верил. Пока Адама верхом на Алесе не увидел. Мы, сын мой, столкнулись с упырями.
— Кем? Я много сказок да баек слышал, но о таких — никогда.
— Просто они еще не добрались сюда. То есть раньше не добирались, а сейчас добрались, — поправил себя священник. Отпив воды, он продолжил: — Южнее Припяти их называют упырями. В Пруссии и Франции — вампирами. Этой заразе уже больше двухсот лет. И никто не знает, откуда она взялась. Одни говорят, что ее завезли генуэзцы, плававшие в Ост-Индию. Другие утверждают, что болезнь пришла из Португалии или Испании, вместе с первым вест-индийским золотом. Третьи доказывают, что зараза лезет с юга, от турок.
Тарашкевич немного помолчал, потом продолжил:
— Это болезнь, и ее, ты прав, не знают как лечить. Она не чума или холера, поэтому двигается очень медленно. Я не думал, что нас она коснется. Все надеялся, что обойдет стороной. Молился каждый день…
Кастусь недоверчиво покрутил головой:
— Возможно ли это, отец Ян? Чтобы была болезнь, а ее даже никак не назвали.
Священник промолчал, а Кастусь ответил себе сам:
— А вообще-то может. Ведь многие болезни еще сто лет назад не знали. А откуда вы знаете о них, батюшка?
— Я, — глухо сказал Тарашкевич, глядя в пол, — родился в Полесье, в маленькой деревушке.