В эту ночь звезда любви предвещала наслаждение битвы и ласки смерти.
Из темноты вынырнул боярин Обольянинов, молча присел у огня, обхватив руками колени. Никита-Предслав отложил кольчугу и взялся за копье, вдруг напомнив Георгию иную степь и силача Филиппа Сульпия, дни и ночи напролет доводившего до совершенства оружие и доспехи. Сульпий не отходил от Стефана, только доблесть от подлости не укроет. Что сталось со стражем убитого полководца, с прочими ветеранами Намтрии? Что с Василько, Феофаном, Ириной? Пятнадцатилетняя василисса… Проклятье, уже семнадцатилетняя… Если племянница удалась в мать, она отомстит. Рано или поздно.
— Никак по звездам читаешь? — окликнул севастийца Орелик. — И что кажут?
— Вечером мы будем знать все. — Георгий, словно очнувшись, провел ладонью по лицу. — Зачем связывать свою участь со звездами, а если связывать… Пусть от нас зависит, какой звезде упасть, а какой — светить вечно.
— Хитро сказал, — с уважением произнес Щетина и уставился в небо. Проигравший Аркадий потер лоб.
— Как на меня, пускай все горят, — разрешил он.
— Это сказал царевич Леонид. — Георгию вдруг безумно захотелось рассказать, как тысяча шестьсот сорок пять лет назад совершили невозможное. — Ипполит киносурийский велел своему сыну задержать в Артейском ущелье войско царя гедроссов Оропса. У Леонида было пятьсот воинов, у Оропса — сорок тысяч. Никто не надеялся, что царевич вернется, от него ждали другого. Трех дней передышки, за которые к городу Кремонеи успеют те, кто решил биться до последнего. Когда отряд Леонида проходил мимо знаменитого на всю Элиму храма, из него вышел жрец и предложил подождать ночи, обещая прочесть будущее по звездам. Леонид отказался. Тогда жрец и записал его слова.
— А поганых хоть задержали? — оживился Щетина.
— Да. От отряда Леонида осталось семьдесят шесть человек, но он держался, пока не получил приказ поспешить к Кремонеям. Царевич повиновался. Он вошел в отцовский шатер и увидел мертвого Ипполита. Те, кто убил царя, думали, что его смерть подорвет решимость элимов, но утром воины увидели своего вождя в знакомых доспехах верхом на сером коне.
О том, что в бой вел их не Ипполит, а его сын, победители узнали вечером. Когда Леонид снял шлем.
— Ишь ты! — одобрительно присвистнул Орелик. — Хорошо, не стал царевич звездочета слушать. А ну как бы тот нагадал: вперед пойдешь — отца потеряешь, назад пойдешь — землю потеряешь?
— Про звезды не скажу, — Обольянинов шутить не собирался, — а упасть или нет землям роскским, нам решать. Так что простите, люди добрые, если чем обидел, а я вас уже простил.
— Так и мы тебя прощаем, — ответил за всех Предслав, — только все одно не тебе зачинать. Твоя голова для другого надобна.
— Не хмурься, Всеславич, — вмешался Орелик, — князь верно рассудил. Нельзя воеводе засадного полка прежде времени голову сложить.
— Сам знаю, — огрызнулся боярин. Никеша чихнул, открыл оба глаза и поежился.
— Холодает, — объявил он, — роса пала. Ну, братцы, простите, если что не так было…
— И ты туда же! — не выдержал Георгий. — Анексим Всеславич, чем прощения просить, ты мне вот что скажи. С чего вы мне поверили? Василько Мстивоевич на меня четыре года любовался, всяким видел, а вы… В Орде не только севастийца, черта с рогами найдешь, а за роском и в Орду ходить не нужно. Езжай хоть к Болотичу, хоть к Игоревичу да бери, сколько хочешь…
— А Деда тоже Болотич даст? — хмыкнул Орелик.
С чего вы мне поверили? Василько Мстивоевич на меня четыре года любовался, всяким видел, а вы… В Орде не только севастийца, черта с рогами найдешь, а за роском и в Орду ходить не нужно. Езжай хоть к Болотичу, хоть к Игоревичу да бери, сколько хочешь…
— А Деда тоже Болотич даст? — хмыкнул Орелик. — Как он полетел да загугукал, ясно стало — к добру! А тут и ты объявился. Севастиец? Да будь ты хоть Култаем! Ушастого не проведешь.
— Ушастого? — не понял Георгий. — Кто это?
— Что, и впрямь не знаешь?
— Нет.
— Что ж ты Юрию не сказал ничего? — попенял Никеше Предслав. — Не дело.
— Да как-то недосуг сперва было, — потупился дебрянич, — а потом… Юрыш насквозь своим стал, вот и запамятовал.
— Хоть сейчас расскажите. — Как всегда перед боем, Георгия охватила радость, что накатывает порой у обрыва или на краю высокой башни. — Скоро опять недосуг станет!
— Верно. — Инок аккуратно прислонил достойное мифического гиганта копье к каменному столбу. — Вы, севастийцы, люди ученые, все записываете, потому и помните. Правильно это, только не в единой Севастии люди жили, и не только люди… Эх, и задал бы мне владыка, кабы слышал, что несу, ну да ночь сегодня такая, чтобы помнить. Как, не помня, на бой идти? Нельзя.
Монах запнулся и замолчал, поглаживая огромной рукой траву. Голубая утренняя звезда висела уже над самой головой, стало зябко. Георгий запахнул плащ, невзначай задел бороду и внезапно решил сбрить. Найти под тверенским стягом смерть севастиец не боялся, хоть и предпочел бы уцелеть, но рядиться роском стало невмоготу.
— Что задумался? — негромко окликнул Никеша.
— Не задумался, — отоврался севастиец, — обещанного рассказа жду.
— И то, Предслав, — Обольянинов тоже набросил плащ, — взялся говорить — говори. Или греха боишься? Коли так, я доскажу.
— Досказывай, боярин. Не, хочу сегодня Господа гневить.
Боярин досказал.
2
Боярин досказал. И вроде недолго говорил, а вернувшийся туман успел затянуть Волчье поле до самого леса. Только вершины холмов поднимались из смутно-белого озера черными бычьими спинами, да мерцали сердолики бесчисленных костров.
Заржала лошадь, в последний раз прошумели над головой темные крылья, унося ночь и что-то тяжелое и древнее. Рассвет от века принадлежит людям — от них зависит, кому достанутся вечер, ночь, годы, столетия… Георгий решительно поднялся, отбросил потяжелевший от сырости плащ, прошел к коню, разделался с бородой, вытащил из вьюка пояс, в котором два года назад нагрянул в гости к Василько Мстивоевичу. Больше о прошлой жизни не напоминало ничего. Кроме Яроокого. Вот бы поднять древнее полотнище на копье, но несущий стяг не дерется, а меч сегодня нужней еще одного знамени.
Отчего-то захотелось встретить в поле Болотича и назваться. Пусть бы узнал напоследок, кого учил премудрой подлости.
Пустое. Гавриил Богумилович не из тех, кто искушает судьбу, а вот Борис Олексич… Надежд на новую встречу почти не было, но судьба рассудила верно. В пешем строю Георгий дрался не хуже других, но на коне равных ему находилось мало. Отославший старших дружинников в Засадный полк Арсений не знал, что судьба послала ему охранника едва ли худшего. Вот и поглядим, что трудней — добыть хана или сберечь князя. В то, что тверенич не станет стоять на холме и любоваться, как бьются другие, Георгий не сомневался. Вот Болотич, тот отсидится за чужими спинами, разве что ордынцы плетьми вперед погонят, с Култая станется.