Задача вторая — с вами пойдет один блаженный из Хранителей, он должен выжить любой ценой». А надо сказать, тогда этих Падших боялись еще больше, чем сейчас. Чуть не бессмертными их считали. Ну, я и думаю, в живых остаться — шансов нет, так хоть побольше Бритых с собой заберу. Сижу, нож точу. Тут входит толстый такой, весь в сером — я тогда Хранителей-то еще не отличал от других орденов, — и говорит: «Сегодня ночью мы решаем исход войны. Наш Орден, возможно, нашел средство противостоять магии Бритых. Надо только его испытать и довести до ума. А для этого нам нужен живой Посвященный. И мы с вами сегодня его добудем. Бояться я вам запрещаю. Бояться будем после». А то его кто-то спрашивал, бояться нам или не бояться!
— Так это и был Лартен?
— Да не перебивай ты, дай рассказать спокойно! Так и пошли мы впятером. Видел я ночью лучше других, поэтому мне досталось снимать часовых, а потом первым лезть в избу, где спал Бритый. Толстый Хранитель — точно, блаженный — полез вторым. Бритый успел проснуться за миг до того, как я его оглушил. Ну, вытащили мы его, понесли, связанного, только не успели из ихнего лагеря выйти, как этот боров в сером ка-а-ак шлепнется в грязь мордой! И встать не может, ногу подвернул, зараза. Я сначала Бритого на себе тащил, и то тяжело было. А тут пришлось мне этого хряка на спину взвалить, а Кун, он похлипче был, Бритого понес. Двое других остались прикрывать отход. Не вернулись потом, не хочу даже думать, что с ними стало. А мы, когда уже почти дошли до своих, остановились отдышаться. И тут Кун предлагает: «Давай я Лартена понесу, я не так устал». Тут-то у меня рот и открылся. «Кого-кого ты понесешь?» — «Ну Хранителя нашего, зовут его так, Лартен Кинайский», — говорит Кун. У меня руки и опустились. Понял я, что не убью его. Не потому, что ненависти нет к нему, а потому, что, убив его, — убью надежду на победу. Но и простить за Тарью — тоже не могу. Так и стоял, только кулаки сжимал…
— Ох, паромщик, нелегкий тебе выпал выбор… А нож-то, надо думать, тебе Сиятельный подарил в благодарность после того рейда?
— Нет, с ножом история другая. Дарить он мне его не собирался. А получилось вот как: через три года после того случая свела меня судьба с дочерью одного богатого купца из Винтры. Мы тогда уже почти решили исход войны с Бритыми, во многом благодаря новой магии Ордена Хранителей. Лартен уже тогда был в Ордене вице-магистром, к тому же успел снискать уважение старого герцога. Все понимали, что там, где Лартен, — там и победа. А вот с женитьбой у него не ладилось. К нему льнула половина баронских дочек, а он увидел как-то раз Альси и вбил себе в упрямую тыкву, что только она достойна стать его женой. Чего уж он в ней такого нашел — не знаю. Разве что волосы у нее были необычные — серебряного цвета. Да еще кожа на лице — прозрачная такая, каждая жилка видна. Я-то с ней познакомился так: взяли мы с боем деревушку по ту уже сторону греншейнской границы, тут прямо на нас выбегает богато так одетый господин и орет дурным голосом, что Бритый сейчас убьет и съест его жену и дочь, если мы его немедленно не остановим. Ну, оно и понятно, были б у меня жена да дочь — я б, может, еще и не так орал. Жалко, конечно, его стало, но и к Бритым-Посвященным (а раз сожрать хочет, значит, точно Посвященный) соваться без Хранителей боязно. Все ж поборол я страх, влез через окно в указанный им дом, смотрю — точно, ритуал свой творит, мразь такая бритая. Рожа еще у него такая страшенная — будто высушили ее. Обернулся он ко мне да как жахнет! У меня кровь из носу да из ушей пошла, перед глазами марево сплошное, меч я выронил, конечно, сам вот-вот упасть был готов, двигаться не мог. Ну, думаю, допрыгался. Тут он еще кочергу какую-то с пола хватает и как мне в морду ею ткнет! Попал прямо в глаз, так и окривел я. Но это-то меня и спасло: от боли, видно, чувства ко мне вернулись.
Свернул я ему шею, твари поганой. Потом и сам упал, дальше не помню, что случилось. Очнулся уже в госпитале. Смотрю — рядом девица сидит. «Меня, — говорит, — Альси зовут, как я могу отблагодарить моего благородного спасителя?» Так и познакомились.
— И как же она тебя отблагодарила? — заинтересовался Оттон.
— И не спрашивай лучше. Сидела она со мной все два месяца; пока я выздоравливал. Про себя рассказывала, про отца, про то, что сватается к ней один орденский, а она его, кабана жирного, терпеть не может. А потом, как пришло мне время снова в отряд возвращаться, она и говорит: «Люб ты мне. Женись, уедем с тобой отсюда, заживем, горя не зная». Вот так. Я-то после Тарьи ни о каких девках и не думал. Ну а тут — задумался снова. Не то что у меня к ней страсть какая была, нет. Но, думаю, почему бы и вправду не остепениться, начать семейную жизнь, завести детей. Так вот, подумал я хорошенько, да и решил согласиться. Да, говорю, люба и ты мне, только сначала надо войну закончить, Бритых добить. Дождись, говорю, меня, а прочим женихам давай от ворот поворот. На том и расстались.
— А дальше?
— А что дальше? Дай допью уж бражку-то, а то больно горько мне без нее рассказывать. Ах, хорошо пошла! А дальше, в самом Греншейне уже, аккурат через неделю после подписания мира, нежданно-негаданно прибегает она к нам в лагерь, разыскивает меня и заявляет: отец, мол, насильно ее заставляет идти замуж за нелюбимого, потому как у того отличное будущее и вообще отец от него в восторге. Я говорю, пусть тогда сам и выходит за него замуж, а мы — да хоть за море в Ной-Траггар подадимся. Привязался я к ней все же за те два месяца, очень был рад ее снова видеть. Да и, как сказать тебе, грела мне душу мысль о семье-то. Так вот, а с женихом, говорю ей, я могу и по-мужски разобраться. Тут она говорит: нет, этот Лартен — страшный человек, лучше убежим. Я так и взвыл. Опять этот гад мне дорогу перешел. Дай, говорю, подумать. Ну и подумал. Убежать с ней — куда от него убежишь. Тогда уже ясно было, какого полета он птица. От такого не скроешься, хоть ты под землю закопайся. Захочет — найдет. А он захочет, потому как обиды никому не прощает. Так что убежать не выйдет. Другое дело — убить его, пока он ни о чем не подозревает… Бр-р-р, что-то совсем холодно стало. Хворосту надо бы в огонь добавить.
Радек Рыжий, не дожидаясь прямого указания Селена, встал со своего места у очага и направился к двери. Открыв ее, он вдруг захрипел и осел на пол. Длинный охотничий нож, пробивший его грудь чуть левее солнечного сплетения, по рукоятку окрасился алым. Дверь осталась открытой, и ошарашенные путешественники увидели двух мужчин, стоявших в проеме. Один из них был коренастым и довольно плотным, другой отличался высоким ростом и тонкими чертами лица. Высокий держал в руках взведенный самострел, а коренастый вытащил из ножен короткий меч взамен ножа, так и оставшегося в груди Радека. Головы обоих были гладко выбриты.
— Та-а-ак, — скрипучим голосом произнес бандит с самострелом, — кто это у нас тут сидит? А не орденская ли это шавка? Хотя какая тут шавка — тут целый теленок из Ордена Палачей. Что же ты так побледнел, святой воитель? Боишься, а? Правильно делаешь, что боишься! А это еще что за щенки? — Бритый перевел взгляд на Эрика и Оттона, прижавшихся сейчас друг к другу и забившихся в дальний угол. — А ну-ка, встать! Ты, длинный, возьми вон ту веревку и свяжи вот эту орденскую свинью по рукам и ногам. Узлы двойные делай. А ты, одноглазый, чего сидишь? Помогай ему тоже!
Сиятельный Лартен Кинайский в свое время не ошибся в оценке преподобного Селена. Героем он не был, но не был и подлецом. Сейчас сердце служителя Ордена заходилось от страха смерти, кровь отлила от лица, губы и пальцы дрожали. Живот свело мерзкой судорогой, а если бы он попытался встать, ноги бы не удержали его.