— И, похоже, не оправдают.
— Ну так и помогите им, — подался вперед контр-адмирал, — расскажите как было. Ручаюсь, я сделаю все, чтобы приговор был самым мягким. Думаю, самое ужасное, что вам грозит, — это отставка и спокойная жизнь в имении. Вы только признайтесь!
— Я бы признался, — вздохнул генерал, — да только не в чем. Чист я перед всеми — пред Богом, перед Отечеством, вами, императором. Перед собой чист. Потому и признаваться не в чем.
— Мне другое доносили, — Чичагов поднялся, заходил по камере. — Говорили, что у вас там, во дворце, что-то произошло. Что литвин какой-то, из денщиков, в этом замешан был.
— Это про другое, — отведя глаза в сторону, ответил Тучков, — совсем про другое.
— Что ж, как знаете, Сергей Алексеевич. Увещевать вас не буду, чай, не ребенок. И все же подумайте. Я от слов своих не откажусь — постараюсь сделать все, чтобы приговор был помягче. Но и вы подумайте — стоит ли упорствовать.
Контр-адмирал кивнул на прощание и вышел из камеры. Тучков откинулся на подушку и прикрыл глаза. Задремал.
Ему опять снился Несвиж.
* * *
Томаш зажег несколько свечей в разных концах гулкого и пустого бального зала, расставив их без очевидной системы. Стал посреди зала, крепко, с шумом, потер ладони и развел руки в стороны. Постоял так немного и стал медленно поворачиваться против часовой стрелки.
Генерал внимательно следил за денщиком Уварова и думал. Днем солдаты прочесали дворец от чердака до подвалов и опять ничего не нашли. Вдобавок двоих придавило бочкой в винном погребе. Солдаты остались живы, обошлось даже без переломов. Самое странное, что оба были абсолютно трезвы и в один голос утверждали, что бочка покатилась не сама — будто толкнул кто. Но — они это точно знали — никого в погребе не было.
Время поджимало, а сокровищ так и не находили. Допросы, проведенные по второму кругу, ничего не дали. Вот и ухватился Сергей Алексеевич за безумное объяснение денщика. А что делать? Томаш — это последний шанс выполнить приказ. Пришлось выгнать солдат из дворца, строго-настрого запретив заходить, и остаться там вдвоем.
Гмыза совершил столько полных поворотов, что генерал сбился со счета. Его уже стало клонить в дрему, когда Томаш отчего-то двинулся в другую сторону и вдруг застыл. Глаза закрыты, дышит медленно-медленно, лицо, словно камень, застыло. Пальцы шевелятся, словно нитку теребят.
Тучков привстал с табурета. Томаш с закрытыми глазами сделал осторожный шаг, потом другой. Он словно нащупывал тропинку в болоте — не торопясь, выбирая, куда поставить ногу. Нащупал — и пошел. Руки в стороны, глаза закрыты. И Тучков следом. С фонарем в руках.
Денщик вел генерала через обезлюдевший и темный дворец, поднимаясь все выше и выше. С первого этажа на второй. С него на третий. И так до самого чердака. Возле узенькой лесенки наверх Томаш остановился и повернулся к Тучкову. В глазах солдата плавал туман.
— Ен там, ваша благародзие. Даставайце.
Тучков торопливо вытащил лист и карандаш и написал, как учил Гмыза: «Здесь я хозяин, а не ты».
Томаш облизнул губы и стал подниматься на чердак.
Там было сухо и темно. Слабый свет фонаря совсем не разгонял тени, а лишь отодвигал их чуть в сторону и делал плотнее. Выставив ладони вперед, словно что-то ощупывая, Томаш уверенно шел к печным трубам, которые четырьмя кирпичными колоннами стояли в центре.
— Сюды.
Тучков подошел и положил бумагу между трубами.
— Цяпер трэба чакаць.
— Цяпер трэба чакаць.
Тучков кивнул и отошел в сторону. Да, надо подождать. По словам Томаша, сокровища спрятал домовой. Такая записка — лучший способ вызвать его, потому что «хатник», как его назвал Гмыза, очень злится, когда находит подобные записки, и непременно заявляется на рандеву с наглецом, осмелившимся оспаривать его права.
Ждать пришлось недолго. Мигнул фонарь, непонятно откуда дунул сквозняк, и Сергей Алексеевич в первый раз в своей жизни увидел домового. Больше всего тот напоминал полковой барабан, заросший огромной копной жестких волос.
— Крый Божа, — выдохнул Томаш, — яки ен валасаты! Ну и багацеи ж гэтыя Радзивиллы!
Тучков шикнул на солдата и присел на корточки, чтобы лучше видеть домового. Тот зыркал на генерала желтыми глазами и что-то раздраженно бурчал в рыжую бороду.
— Я — хозяин этого дома, — сказал Тучков. Слова появлялись неохотно — он все никак не мог поверить в реальность происходящего. — Я хочу получить все, что ты… спрятал. Это мое.
Домовой зашипел и почесался.
— Это мое, — повторил Тучков.
— Ты чужой, — заявил домовой. Голос у него был скрипучий, как старые рассохшиеся половицы. Но, что удивительно, говорил он без акцента. — Хозяин уехал, а ты чужой.
— Твой хозяин — преступник, он бежал отсюда. Теперь я твой новый хозяин, и ты обязан меня слушаться.
Домовой хмыкнул и демонстративно почесался.
Бессмысленно было требовать от него послушания. Ведь этот домовой — если правду говорят, что они бессмертны, — служил Радзивиллам не меньше двух сотен лет. А то и больше.
— Вот что, — Тучков решил сменить тактику, — хозяин твой сбежал, но обязательно вернется. Слышишь?
Домовой с интересом уставился на генерала.
— Да, твой хозяин вернется, и ему очень не понравится то, что он тут увидит. — Сергей Алексеевич выдержал паузу и продолжил: — А увидит он сожженный дворец. Потому что, если ты не отдашь мне сокровища, я прикажу поджечь все.
Домовой уселся поудобнее и ответил:
— Можешь жечь. Сокровища я отдам только хозяину. Ты — не хозяин.
— Я могу приказать разобрать этот дворец по кирпичику, — пригрозил Тучков. — Знаешь, что может сделать с дворцом полковая батарея или десяток бочек с порохом?
— Одни уже рушили. И ничего не получили.
— Шведы, что ли?
Домовой проигнорировал вопрос. Сидел и безразлично ковырялся в зубах.
— Взорву все к дьяволу! — закипел Тучков. — Слышишь, ты, башка дурная?!
Домовой повернулся и не спеша заковылял в темноту между трубами.
— Камня на камне не оставлю! — взвыл генерал.
Из темноты блеснули желтые глаза:
— Хозяину отдам. А ты — чужой.
И сгинул. Будто и не было.
Тучков рванулся за ним в темноту, но пальцы ухватили воздух. А где-то в стороне раздались осторожные шаги и тихий смех. Генерал выпрямился, тяжело дыша. Не миновать ему выволочки от Чичагова. И сокровищ не нашел, и француза можно упустить. Дьявол забери этих Радзивиллов!
За спиной кашлянул Гмыза. Генерал резко повернулся, подошел к нему и, взяв денщика за грудки, прошипел:
— Скажешь кому, сгною в Сибири.
Томаш Гмыза сглотнул:
— Паняу, ваша прэвасхазицельства…
Генерал отпустил его и пошел к лесенке.