За пистолет, который ему наш же ныне покойный премьер в прошлую войну силой всучил и письменным приказом носить заставил. Стыд и позор. Ну, он и сбежал. Я бы на его месте тоже сбежал. А скорее всего, его ваши же люди и выпустили, чтобы безобразия такого на душу не брать, — выставили за ворота и не скрывают особо. Да, конечно, я буду молчать, пока он сам не объявится. Я же вам слово дал в самом начале, чего вам еще нужно?
Энди уже несколько раз доводилось терять сознание, но вот от собственного душераздирающего вопля он пришел в себя впервые. Говорить не мог — только хлопал глазами, трясся и пытался набрать в грудь хоть немного воздуха. Казалось, что легкие и горло намертво забиты липкой черной пустотой из кошмара.
— Головой не двигайте, — резко сказали над ним. — Где болит?
Энди вспомнил, как тренер по гимнастике учил его приходить в себя после особо неприятных падений, резко выдохнул через нос и обнаружил, что уже вполне способен говорить.
— Л-лоб… н-немножко. С-стенка… мистер Гамильтон…
— Стекло, вы хотите сказать?
— Нет. Мне п-поме… Я видел. Голоса… и… — Что говорили голоса, он запомнил, может быть, не полностью, но хотя бы общий смысл. А вот то, что было между ними — между и одновременно, — описать было невозможно. Для этого слов в родном языке, которым Энди владел весьма бойко, не находилось. — И… как похлебка в мясорубке.
— Вам опять что-то привиделось?
— Да. И… знаете, мистер Гамильтон. — Энди сел, ощупывая лоб. Шишка будет, но и все. — Вот то, что эти люди говорили, я точно не слышал и не читал. Место… дом на пяти дорогах. Лефеврова проруха. Он так и сбежал — как вы сказали. Только на самом деле. Это же все проверить можно!
— Так, — какое серое лицо у мистера Гамильтона, будто это он, а не Энди, головой ударился. А может быть, и ударился, кстати, — просто привык не кричать. — Перебирайтесь на мое сиденье. Я сяду за руль. Едем домой. Хватит. Вам нужно к врачу, и вообще эта история, я вижу, плохо на вас сказывается.
— Вовсе не плохо, — запротестовал репортер, уже успевший составить план проверки всех, несомненно ценных, сведений, которые содержал в себе жуткий кошмар. — Очень даже… ой. Извините, мистер Гамильтон. Я зеркало разбил… я заплачу за ремонт… но как же вы поедете?
— Не говорите глупостей. А зеркало — это не страшно. У меня запасное есть. У меня всегда есть.
Мы уже и не ждали увидеть наших героев, но в конце октября в очередной вечер пятницы они все-таки явились. Мистер Гамильтон был, по своему обыкновению, тих и сдержан, а вот репортер едва дождался, пока разойдутся случайные посетители. На месте ему не сиделось. Это, разумеется, приметили.
— Ну, — спрашивает мистер Данхэм, — раскрыли заговор?
— В смысле, — встревает библиотекарь, — все тайны комми выдали?
— Тут такая невероятная история, куда там коммунистам… — улыбается молодой человек.
И начинает выкладывать. Про позывной «Асгард» и его послужной список. Про Управление специальных операций и его «ночные такси». Про ирландскую яхту, ее хозяина и всю его бурную биографию: от нашей секретной службы до Ирландской гражданской войны, с заходом в литературу. Про мерещившихся драконов. Про сны и несостоявшийся расстрел. Про Лефеврову проруху, оказавшуюся старым домом в Дублине, на перекрестке пяти дорог. Домом, который снесли, чтобы достроить казармы, которые потом превратили во временную тюрьму.
Домом, который снесли, чтобы достроить казармы, которые потом превратили во временную тюрьму. Про расстрел, рисунок, стенку и священника. В общем, два или три журнала за океаном такой рассказ купили бы с удовольствием.
Отставной полковник Джонсон и капитан-лейтенант Шарп сначала слушали с интересом, потом только плечами пожали, а когда дело дошло до перекрестка — начали смеяться. Остальные уже давно смеялись. Кроме бармена.
— Не стыдно вам, мистер Бретт, такие истории сочинять?
— Да какое там сочинять? Ну что вы, право? Вот на последнее у меня и свидетель есть. Мистер Гамильтон сам видел — я на дороге его заслушался и чуть в овцу не врезался. Стукнулся головой о стекло и провалился. И слышал чей-то разговор о том, как человека в стену засосало. Я даже не знал, что там за проруха. Я на нее две недели убил, пока выяснил, что это было за здание. Про него теперь даже в Ирландии разве что столичные старожилы знают…
Слушали мы, не отрываясь. Пожалуй, все это могло поспорить с новым телешоу мистера Хилла. Мистер Бретт еще что-то говорил, а потом как выдаст:
— Вот сэр Уинстон поверил, а вы! — Тут уже и я рассмеялся до слез. А юноша сам едва не плачет, к спутнику своему разворачивается: — Мистер Гамильтон, ну скажите вы им!
Тот только головой покачал, руками развел.
— Энди, я же вас предупреждал…
— Молодой человек, — сказал отставной полковник, — ну как вы себе это представляете? УСО — это УСО, про них я во что угодно поверю — там нашлось бы место хоть для дракона, хоть для покойного ирландского политика. Но эта история не с войны началась и на войне не закончилась. Скорее всего, мы имеем дело с розыгрышем. Тридцать лет — это много, но армейская жизнь в мирное время на семь десятых состоит из скуки. Чего только не сочинишь.
— Но я же сам видел и сам слышал!
— А вот это… плохо. Мистер Уотсон, это, кажется, по вашей части?
Мистер Бретт оглядел нас такими глазами, что я уже готов был согласиться с полковником — видимо, действительно сильно головой ударился. Кажется, он хотел что-то сказать, но удержался, вышел — и дверью хлопнул так, что едва косяк не свернул.
— Молодой человек папку забыл, — говорю я.
— Да господь с ней, с папкой, доктор Уотсон, — морщится мистер Гамильтон. Огорчился, видимо, что из-за такого пустяка его друг так расстроился.
Махнул рукой — и вышел вслед за нашим выдумщиком.
Эндрю Бретт чувствовал себя несчастным, как никогда в жизни. Мало что ему никто не поверил — во всех прочитанных им книгах так и случалось, мало что все завсегдатаи бара на Кингз-роуд подняли его на смех — такого и следовало ожидать, со всеми, кто исследует необычное, так и обращаются циничные, не верящие ни во что материалисты, — но мистер Гамильтон! Предатель! Ни словом не поддержал, не вступился, не подтвердил — а ведь они вместе… а ведь его бы послушали!
Так что когда кто-то быстро шедший следом догнал репортера и похлопал по плечу, Бретт менее всего надеялся — и менее всего желал — увидеть именно предателя мистера Гамильтона.
— Энди, — сказал писатель. — Вы были правы. От начала до конца. Простите меня за дурацкий розыгрыш.
— Да не издевайтесь вы! — репортер стряхнул с плеча руку. — Не было же ничего, правда? Я все сочинил. И вообще спятил! Галлюцинации у меня…
— Хотите доказательств? — Мистер Гамильтон улыбнулся. — Ну ладно…
Минут через десять после ухода мистера Гамильтона ветеринар и мистер Хортон вышли следом, так и споря по дороге, что это было, заговор или мистическое явление.