При жизни Лартена мало кто мог предсказать его поступки, а уж смерть его предугадать и вовсе было невозможно. Наверное, Создатели так пошутили над своим избранником, а может, это Проклятые отомстили ему за все причиненные обиды. Как бы то ни было, в дождливый майский день Лартен со свитой поехал осматривать новый мост через Тихую. По дороге конь Магистра провалился копытом в ямку, грузный Лартен упал и разбил себе череп о камень. Его кончина была настолько неожиданной, что многие не сразу в нее поверили. Людям казалось, что такой человек просто не может так глупо погибнуть. Тем не менее погиб, и теперь огромное тело лежало в Соборе Четырех — главном храме столицы, дожидаясь намеченной на утро погребальной церемонии. Со всех концов герцогства стекались самые разные люди, чтобы проститься с Высоким Магистром. Некоторые даже пытались оторвать несколько волосков с его головы, веря, что мощи святого, коим Лартен непременно будет признан в ближайшее время, наверняка обладают чудодейственными свойствами.
По обычаю, выборы Магистра были назначены на следующий день после погребения, и все мало-мальски значимые орденские представители в городах и селах герцогства были по такому поводу срочно вызваны в столицу. Вице-магистр Эльдар Крейса уже готовился принимать бразды правления и раздавать назначения своим людям. Светлый Меч Ордена в Полянке преподобный Селен в их число отнюдь не входил, а даже, напротив, имел несчастье несколькими годами ранее навлечь на себя неудовольствие вице-магистра. Теперь же, после его опоздания на церемонию, он имел все основания опасаться, что ему припомнят прошлые прегрешения и лишат хлебной должности в Полянке, а то и отправят куда-нибудь подальше, добивать остатки Бритых. Такая перспектива светлую душу благородного Хранителя совершенно не грела.
Единственное, что радовало преподобного и внушало некоторую надежду, — он ехал в Литтону не с пустыми руками. С ним был наследник рода баронов Харве — владельцев богатых поместий недалеко от Полянки и к тому же собственников целой торговой флотилии на Тихой. Юный Эрик интереса к торговым делам не проявлял, зато отличался любовью к чтению разного рода философских и научных трактатов. Отец готовил сына в гвардейцы. По достижении семнадцати лет, то есть уже через год, ему предстояло отправиться в один из полков начинать воинскую карьеру, но Эрику не очень-то хотелось тратить жизнь на охоту за остатками банд еретиков где-то у дальних границ. Молодой Харве мечтал о другом, видя себя в роли искусного политика, хитрого дипломата, ну или, на худой конец, летописца. Селену не составило особого труда убедить юношу в том, что Орден Хранителей — лучшее место для применения его способностей, и Эрик решил просить Магистра о даровании ему чести вступления в братство.
Старый барон Харве недолюбливал Селена и вряд ли разрешил бы сыну вступить в ряды святых воителей, поэтому Эрик отправился в столицу без отцовского ведома Там беглец рассчитывал при помощи Селена встретиться с Эльдаром Крейсой либо с другими высшими чинами Ордена, уговорить их принять его присягу и в итоге поставить отца перед свершившимся фактом. Перед глазами Эрика стояла картина будущей блестящей карьеры у Хранителей, венцом которой, разумеется, должен был стать пост Высокого Магистра. Уж Эрик Харве не посрамит славу Ордена, он будет достоин, он будет таким же, как великий Лартен, и даже лучше, если, конечно, такое возможно! А пока главное — добраться до Литтоны. Досадная задержка из-за тумана немного расстроила будущего Магистра, ведь он надеялся утром увидеть Лартена в храме, а теперь вряд ли получится посмотреть, разве что на портретах. Но стоит ли всерьез огорчаться из-за этого? Ведь жизнь только начинается, и сколько удивительных приключений ждет впереди!
* * *
Ян Кривой с долговязым Оттоном вытащили нос лодки на берег и привязали к молодой иве, росшей прямо у воды. Тропку, ведшую от берега Тихой к пастушьей стоянке, было почти не разглядеть, но Оттон эти места знал наизусть.
Тропку, ведшую от берега Тихой к пастушьей стоянке, было почти не разглядеть, но Оттон эти места знал наизусть. Его родная деревня была совсем недалеко — за лесочком. Первые четырнадцать лет своей жизни парень провел здесь и переехал в Полянку отнюдь не от хорошей жизни. Ян Кривой — брат деда Оттона по материнской линии — забрал мальчишку к себе два года назад, после того как вся семья погибла во время мора, наведенного, как поговаривали, Бритыми. Родичи поладили, но Оттон все равно радовался любой возможности побывать в родных местах, вдохнуть знакомые с детства запахи трав, услышать местный говор. В пастушеской хижине на опушке он бывал много раз, пастухи рассказывали гостю местные новости, угощали парным молоком, иногда посмеивались над его неуклюжестью — для своих шестнадцати Оттон был слишком высок и худ и оттого казался нескладным. Парень по этому поводу не переживал, но все же сейчас, уверенно шагая знакомой тропкой, нет-нет, да и оглядывался на подтянутого, жилистого и невысокого Эрика. Вот уж кому, думал Оттон, не жизнь — малина. И работать не гонят, и в гвардию возьмут, да не за особые заслуги, а просто потому, что происхождение благородное. Да и воинскому искусству он с детства наверняка обучен. Случись какая драка между ними — Оттону бы крупно влетело, несмотря на преимущество в росте. А уж как девушки на этого Эрика глядят, а Оттона — будто и нет вовсе! А все почему? Да потому, что нет в этом мире справедливости! Родился сыном барона — и вот тебе все, что пожелаешь, а выпало родиться в деревне — так и будешь всю жизнь в поле горбатиться и помрешь там же, ну ровно скотина какая.
* * *
— Эй, есть кто живой? Марек, ты тут? Куда все подевались-то?
Оттон был удивлен. Дом пустовал, но походило на то, что пастухи оставили его совсем недавно. Котелок с остатками каши стоял еще теплым, а в очаге тлели угли. Коровы спокойно бродили на лугу неподалеку от хижины, но людей поблизости видно не было. Хотя кого тут увидишь, в такой-то туман?
— Наверное, Марек к зазнобе своей побежал, раз так спешил, что ужин не доел, — рассуждал Ян, доставая из заплечной сумки бурдюк с брагой. — Ну что, расположимся тогда здесь пока что, но припасы ихние трогать не будем. А как придут они — а придут они быстро, стадо-то дневное, небось его уже надо обратно в деревню гнать, — так вот, как придут, надо будет у них спросить, делала ли в этот год жена старосты в Выселках свое яблочное вино. Вот коли делала — ты, Оттон, туда и сбегаешь до ночи-то, ты молодой, ноги у тебя вон какие длинные, я тебе два бурдюка дам, их и наполнишь. А то брага эта — до отрыжки уже надоела.
Надоевшая Яну до отрыжки брага как раз занимала те самые бурдюки. Крякнув, паромщик разом осушил половину одного из них. Это послужило сигналом остальным для начала приготовлений к ужину. Путешественники воспользовались имевшимся в хижине хворостом и развели огонь в очаге, Радек сварил в котелке мясную похлебку с картошкой, которой хватило на всех пятерых. Ян, в свою очередь, не желая быть нахлебником у благородных, угостил всю компанию особыми лепешками, секрет приготовления которых знал пекарь в Полянке. Какое-то время в хижине слышался только стук деревянных ложек и причмокивания довольного Селена, да еще временами кряканья Яна, который и во время ужина не прекращал целенаправленной работы по опустошению своих бурдюков.
Когда все наконец наелись и Оттон вышел из хижины, чтобы почистить котелок, Ян уселся у очага лицом к двери и принялся греть над огнем руки. Эрик удивленно посмотрел на него — вечер был по-летнему теплым, а в хижине, прогретой очагом, и вовсе было жарко. Паромщик поймал взгляд юноши и криво усмехнулся:
— Холодно мне что-то здесь. Брага и та не греет. Старость — штука такая, высокородный, от нее никуда не деться. Ты не обращай внимания. Лепешку еще будешь?
— Спасибо, не откажусь.