— А че, нельзя разве? — искренне удивился орк. — Так, это, на всех злыдней конфет точно не напасешься…
— Зло так сразу не убить! — осуждающе покачал головой рассудительный Марвин. — Оно — живучее!
— Вот именно, — наставительно рявкнул крылатый философ, выпуская струйку дыма. — Поэтому страшно даже представить, что сделает с нами недобитое, оклемавшееся после изнасилования зло…
Генрих со стуком уронил на камни свою рапиру:
— Раздери меня гоблин, но, кажется, ты прав…
— Угу, — расплылся в радостном оскале дракон. — Поэтому пусть со злом борется тот, кому от рождения предназначено заниматься сим нелегким делом…
— Ульрика? — ошалело вытаращился Генрих. — Она?
— Вот и конфеты заодно сэкономим! — успокаивающе улыбнулся Марвин, протягивая благодарно заморгавшему полукровке сахарного петушка на палочке.
— И что ты предлагаешь предпринять дальше? — спросил у дракона куда более сдержанный в проявлении эмоций Огвур.
Дракон довольно хмыкнул:
— Как обычно, объединить приятное с полезным. Генриху не терпится найти Ульрику, тебя интересует судьба Храма Розы, а мне нужны бесследно исчезнувшие драконы. Марвину до смерти любопытно, что за тайны скрывает мир богов, а Лансу хочется новых впечатлений. Полагаю, все наши желания в итоге удовлетворятся, ибо они связаны между собой незримой нитью судьбы…
— Ишь ты, опять разумничался, — чисто для проформы буркнул совершенно успокоившийся де Грей. — Если знаешь, куда идти и что искать, тогда не болтай, не трать время попусту, а просто веди нас за собой…
— Ой, — жалобно захныкал мгновенно управившийся с леденцом полукровка, — опять куда-то идти? Сколько же можно-то… Бедные мои ножки!
— Поплывем, — великодушно предложил дракон, опускаясь на воду и приглашающе сворачивая крылья на спине так, что они образовали вполне удобное сиденье. — В одной старинной книге я вычитал умную фразу: все дороги ведут в Рим. А теперь мне представилась уникальная возможность проверить — куда же ведут реки?.
— В одной старинной книге я вычитал умную фразу: все дороги ведут в Рим. А теперь мне представилась уникальная возможность проверить — куда же ведут реки?..
В очередной раз устроившись на давно уже ставшей привычной драконьей спине, Генрих предался безрадостным размышлениям. Он прекрасно осознавал, что складывающаяся ситуация гоблински ему знакома, поэтому и одолевающие сильфа мысли также текли по накатанному, изрядно наболевшему руслу…
«Сердце не обманешь, — печально констатировал барон. — А любовь нелюбовью не вышибешь». Его скоропалительный брак, предназначенный стать лекарством от тоски по Сумасшедшей принцессе, гвоздем засевшей в душе де Грея, оказался сущим наказанием. И это еще мягко выражаясь… Удача при выборе спутника жизни заключается в том, чтобы, вслепую сунув руку в бочку со змеями, вытянуть ужа… Но Генриху не повезло — он промахнулся… Тоскуя по недостижимой, словно звезда, Ульрике, он глупо рискнул и вытащил настоящую гадюку! И вот эта-то самая змеюка теперь неторопливо выедала ему сердце, вытравляя из него все радости, шалости, да и само желание жить тоже. Когда боги хотят наказать мужчину за какие-то грехи — они насылают на него сварливую, глупую, себялюбивую женщину. А кары страшнее немилой жены в мире не существует!
Сначала Генрих посчитал спасение Лилуиллы своей величайшей победой, призванной пробудить ревность Сумасшедшей принцессы. Но, как известно, победитель плачет дважды — от радости победы и от горечи ее плодов. Сию немудреную истину барон вкусил в полной мере. Теперь женщины рисовались ему карающим бичом, способным разрушить все и вся. А вы хоть раз задумывались над тем, почему ураганы называют женскими именами? Да потому что вначале они загадочны и прекрасны, а потом буквально вытряхивают из вас душу, разрушают ваш дом и вносят в ваше некогда размеренное существование ужасную неразбериху и хаос. При этом женщины искренне считают себя скромными и тихими овечками, ибо любая из них скорее покается в совершенных ею грехах, чем признается в своих слабостях и ошибках. Впрочем, по части повторения уже совершенных ошибок мужчины ненамного отстали от прекрасной половины человечества, с не менее завидной регулярностью наступая на ими же самими разбросанные грабли. И в этом Генриху еще предстояло убедиться в будущем…
Ничего в этой жизни не дается нам настолько дешево, как хотелось бы. А особенно — счастье, за даже временное достижение которого приходится платить непомерную цену. Как и за любовь, кстати. Но стоит ли ставить знак равенства между словами «счастье» и «любовь»? Наверно, Генрих и сам плохо понимал, что конкретно так сильно влечет его к Ульрике, — ведь она никогда не являлась тем образцовым и безмерно идеализированным эталоном, столь дорогим каждому мужскому сердцу. Она никогда не была сексапильной кокеткой или отменной хозяйкой, не обладала покладистым характером или воспеваемой в балладах девичьей скромностью. Не отличалась робостью сизокрылой голубки и не благоговела перед мужским авторитетом. Напротив, она дралась как бретер [59] и ругалась скабрезнее сапожника. Она мыслила не по-женски объективно и не стеснялась отстаивать собственную точку зрения. Она не увлекалась нарядами, не кокетничала, да и готовить вряд ли умела. Но при этом она всегда оставалась только сама собой, производя впечатление на редкость целостной, гармоничной натуры — невозможной, невероятной, бесподобной Сумасшедшей принцессой. Той, ради которой Генрих бросил пребывающую на сносях жену и ударился в самые головокружительные приключения. И все ради одной-единственной цели — увидеть ее, помочь ей…