Он не мог самостоятельно есть и пить, ходил под себя и источал омерзительный трупный запах, вызывающий отвращение у всех, кроме меня. Я нянчилась с ним, как с ребенком, готовая стойко переносить любые неудобства, только бы хоть чем-нибудь облегчить его скорбную участь. Позабыв о детях и делах страны, я проводила часы и сутки возле его кресла, нежно опекая беспомощного, безумного старика, некогда называвшегося прекрасным принцем Астором. Я прижималась к его неподвижным ногам и пылко целовала безобразные руки, пытаясь пробудить уснувший разум великого гранд-мастера демонов. Но все мои попытки оставались напрасными, не принося ни малейшего результата. Не помогли ему и усилия наших магов, испытывавших на принце свои самые сильные заклинания и лекарства. Ожидаемого улучшения в его состоянии так и не наступило, и постепенно от Астора отступились все, кроме меня, да еще Люция, иногда посещавшего странного больного и с любопытством рассматривающего его непроницаемое лицо. Догадывался ли Люций о том, кем доводится ему этот неопрятный старик? Возможно — да, ибо чем еще можно объяснить бесконечное терпение семилетнего мальчика, непоседливого от природы, но между тем старательно кормившего с ложки своего неблагодарного пациента? Врожденным милосердием — или же все-таки зовом родственной крови, властно звучавшим в его молодом сердце? Проклиная собственную нерешительность, я многократно порывалась рассказать сыну всю правду обо мне и Асторе, но так и не отважилась это сделать…
Начало лета в этом году выдалось теплым и ветреным.
На дворе стоял самый разгар мая, превративший наш сад в белую вакханалию пышно распустившегося яблоневого цвета, чем-то схожую с зимней пургой и напоившую порывистый ветер сладостным ароматом, кружившим голову всему и вся. Усеянные цветами яблони напоминали мне юных невест, принарядившихся в ожидании обещанного им жениха. И, видимо поддавшись очарованию этой невинной яблоневой сказки, у нас в округе играли свадьбу за свадьбой, но я отклоняла все приглашения на устраиваемые торжества, предпочитая проводить время возле Астора, поместив его в вынесенное из дома кресло.
Солнце клонилось к закату, уже не изнуряя нас жарой, а лишь нежно лаская своими прощально угасающими лучами. Яблони отцветали, теряя лепестки, опадающие к нам на плечи невесомым, медвяно благоухающим покровом. Я стояла, непринужденно опершись на ствол старого, кривого дерева и рассеянно наблюдая за усаженным под яблонями Астором, густо обсыпанным облетевшими с ветвей лепестками. Было в этой картине что-то неправильное, бередившее мне душу какими-то полузабытыми, несостоявшимися ассоциациями…
— Белый вихрь соединится с зеленой листвой! Так, кажется, он тебе говорил? — Неоднократно слышанный голос вклинился в мои размышления, обрывая их на самом интересном месте. — Он ведь обещал тебе встречу тогда, явившись в Оке времени? — подчеркнула бабушка Смерть. — Не так ли, дорогая?
— Так, — насупленно буркнула я, отводя взгляд, — обещал…
Они возникли как раз напротив меня, обнимая друг друга за талию и жалостливо поглядывая на безвольно поникшего в кресле Астора. Я сердито нахмурилась, раздосадованная их вниманием.
«Обе явились — Смерть и Аола! — Я мысленно сплюнула от раздражения, раздразненная их цветущим видом, резко контрастирующим с немощью моего любимого. — И зачем, спрашивается, пожаловали? Опять мои раны бередить собираются? Не позволю…» Я решительно выпрямилась…
— А ты не кипятись, внучка! — насмешливо посоветовала Смерть. — Ты вот мне объясни — с чего это ты решила, будто он тебе о снеге говорил?
— О снеге? — вслух удивилась я. — И правда, почему?
Белые хлопья на экране Ока времени, кружащиеся на фоне зеленой листвы… Почему я думала, что он подразумевал снег? Нет, они больше напоминали лепестки яблонь, летающие по нашему саду…
— Вот видишь, он свое обещание выполнил, — зачем-то уточнила Аола, раня мое сердце своей жестокостью. — Вы встретились!
— Встретились… — эхом откликнулась я, не найдя лучшего ответа.
— И ты любишь его по-прежнему? — участливо спросила Смерть. — Даже такого?
— Люблю! — Я гневно мотнула головой, стряхивая лепестки. — Люблю еще больше!
— Хочешь, чтобы он выздоровел? — Дарующая жизнь крутила в пальцах стебель алой розы. — Мечтаешь о его благополучии и в том случае, если выздоровление Астора не принесет тебе счастья, если он тебя разлюбит?
— Пусть, — словно переходя последний, безвозвратный рубеж, жертвенно согласилась я. — Мои желания уже неважны! Если он станет прежним, я даже готова отпустить его к другой женщине — пусть только их любовь будет взаимной и сделает его счастливым. Я согласна никогда не видеть его впредь — лишь бы только знать: он жив, здоров и счастлив. Я готова отдать ему свою жизнь, если это возродит его душу…
— Отдавай! — хмыкнула Аола, недоверчиво взмахивая розой.
Я согласна никогда не видеть его впредь — лишь бы только знать: он жив, здоров и счастлив. Я готова отдать ему свою жизнь, если это возродит его душу…
— Отдавай! — хмыкнула Аола, недоверчиво взмахивая розой. — А ты нас не обманываешь, принцесса?