Недавнее магическое очарование Озера Безвременья тоже осталось в прошлом. Я невольно вздрогнула от ужаса, обнаружив на его месте не красочно описанные Генрихом волны молочно-опаловой влаги, а несколько луж мутной воды да рыхлую грязную слизь, пятнающую мраморные ступени. Озеро умерло, разделив участь создавших его демиургов. Волшебная среда, сохраняющая тела Пресветлых богов и оберегающая их от разложения, исчезла, подвергая страшной опасности богиню Аолу и ее братьев.
— Поторопись, девочка, — жалобным голосом умолял меня король Грей, едва опомнившийся от первого впечатления, произведенного на него видом пересохшего Озера. — Я чувствую, отведенное ей время истекает. Еще немного — и ни одна сила в мире уже не сможет воскресить мою любимую…
Мужчины шли первыми, освещая дорогу прихваченными из сокровищницы факелами, наспех сооруженными из обрывков парчовых одеяний, намотанных на обломки копий. Расшитая золотыми нитями ткань горела плохо, давала куда больше чада и вони, чем света, но и этого оказалось вполне достаточно, чтобы разглядеть — защитное поле, прикрывающее вход в консервационный отсек, называемый Обителью света и тьмы, исчезло. Закрепленные на стенах туннеля светильники едва теплились, образуя холодный полумрак — липкий, насыщенный сладковатым запахом тлена. Я хотела сказать, что подобные ядовитые миазмы витают только в старых, много лет назад заброшенных гробницах, в которых не осталось ничего живого, но заметила отчаянно стиснутые челюсти короля и промолчала, не осмеливаясь бередить его душевную рану. Мне стало ясно — мы не успели…
Они стояли в форме треугольника, образуя некое подобие заградительного периметра. Три массивных прозрачных гроба, между коими и покоился еще один, четвертый саркофаг, трогательно маленький и изящный. Мех, устилающий погребальный постамент, некогда белый и пушистый, почернел и сгнил, киша желтыми тельцами отвратительных могильных червей. Хрустальные гробы затянула зеленая плесень, придавая возлежащим в них богам сходство с полуразложившимися кровожадными умертвиями. Грей глухо застонал и рухнул на пол Обители, закрывая руками свое перекошенное от страдания лицо.
— Мы опоздали, все кончено! — печально шепнул барон, удерживая меня за талию и не подпуская близко к гробам богов, будто пытаясь оградить от удручающего зрелища.
— Мы опоздали, все кончено! — печально шепнул барон, удерживая меня за талию и не подпуская близко к гробам богов, будто пытаясь оградить от удручающего зрелища. — В том нет твоей вины, милая! Гоблины, в этом вообще нет чьей-то вины!
Пронзительную тишину могильника нарушал лишь шорох стекающих по стенам капель конденсата да душераздирающие рыдания несчастного короля. И тогда что-то знакомое встрепенулось в моей душе, напоминая о недавних минутах собственного горя. Точно так же и я теряла отделяющуюся от меня душу Астора, ждущую помощи и со стенаниями уходящую за грань небытия. Я не сумела ее удержать, но сейчас я не имела права отступать — я должна была использовать единственный шанс, дарованный мне злодейкой-судьбой. О, жестокая судьба вознамерилась сыграть свой последний тайм, ожидая, что я не отважусь на новую жертву. Но она ошиблась…
Я закричала громко и безысходно, прощаясь с тем немногим, что сумела отвоевать у жизни, а затем обреченно рванулась, расцепляя кольцо удерживающих меня мужских рук. Я бросилась к саркофагу Аолы, выхватила из ножен Алатору и обрушила ее лезвие на хрустальную крышку, перерубая опутывающие гроб цепи. Массивные звенья лопнули, словно сопрелые нити, а прозрачная крышка разбилась на сотни мельчайших осколков. Шедший из гроба запах разложения стал невыносимым. Я низко наклонилась, рассматривая потемневшую плоть и бесформенное месиво обнаженных, сизых мышц, заменяющих богине лицо. Меж маленьких бугорков грудей лежал увядший, так и не распустившийся розовый бутон. Генрих отвернулся, прикрывая нос рукавом… Но безумная радость внезапно всколыхнулась в моей душе, потому что я рассмотрела — цветок еще не погиб окончательно, сохранив на своих лепестках еле различимые розовые прожилки… В них еще жила слабая надежда на воскрешение, упрямо цепляющаяся за струны моего сердца, взывающая к нему из последних сил и верующая в милосердие. И я знала, какой искупительной жертвы ждала от меня судьба!
— За Астора! — громко, словно читая молитву, выкрикнула я нараспев, проводя лезвием даги по своему лбу точно под линией роста волос. — За Эткина! — Я разрезала свои щеки. — За мой возрожденный из пепла мир, за любовь и счастье! — Я рассекла кожу у себя под подбородком, не обращая внимания на боль и льющуюся ручьем кровь.
— Нет, Ульрика, не нужно, не смей! — жутко взвыл Генрих, угадав мои намерения и пытаясь меня остановить, но было уже поздно.
Я бережно отделила нежную розовую кожу, покрывающую мое лицо, и старательно наложила ее на обезображенный лик Аолы, заботливо прижимая плотнее и разглаживая каждую складочку… Затаившие дыхание король и Генрих зачарованно следили за моими движениями, проникнувшись мистическим благоговением этой возвышенной церемонии…
Грудь Аолы застенчиво всколыхнулась, силясь совершить первый вздох. Хрусталь гробов ее братьев освобождался от гнили, вновь обретая свою первозданную чистоту и ясность. Плесень сходила и осыпалась серой пылью, являя нам облик трех прекрасных богатырей, чьи высокие чела украшали золотые диадемы. Щеки Дарящей жизнь поалели, губы налились багряным цветом, раскрываясь, словно спелый плод, длинные ресницы затрепетали. Бутон розы расцвел, источая упоительный аромат. Король Грей припал ко гробу возлюбленной, сотни раз целуя ее нежные уста. А я тихонько отступила на шаг назад, достала из сумки свою золотую маску и вновь наложила на лицо, испытывая физическое страдание, ничуть не способное затмить счастья, снизошедшего на мою душу. А волшебная вещица мгновенно увеличилась и растянулась, на сей раз закрывая лицо полностью — от лба до самого подбородка — и скрывая мое многократно возросшее уродство. Я так и знала, что моя маска мне еще понадобится!