— Чего тебе нужно? — спокойно спросила я, не выказывая ни малейшего возмущения в отличие от моего сердито фыркающего жеребца, недовольного незапланированной задержкой.
— Послушай, Ульрика, так поступать нельзя… — сипло процедил Генрих, наступая на горло своей гордости.
— Нельзя, — делано кротко согласилась я.
— Это было насилием…
— Я так не хочу! — в добавление к уже сказанному, заявил он. — Мне так не нравится — никакого удовольствия в этом нет….
Я криво усмехнулась:
— Точно, я тоже вчера так не хотела…
Поняв, что ему меня не окоротить, Генрих бессильно стиснул кулаки, тяжело ворочая желваками. Заметив этот пораженческий жест, я опять пробилась на незапланированную жалость. Причем совершенно некстати.
— Пусти. — Я легонько шлепнула коня между ушами, и он тараном попер вперед, грудью напирая на рыжую Песню. Кобыла попятилась.
— Совсем? — испугался Генрих, поняв меня по-своему.
Я снисходительно улыбнулась:
— Дома дети ждут. Голодные…
Мужские глаза осветились робким светом упования на благополучный исход:
— Мы едем в Силь?
— Я — в Силь, — едва удержалась я от смеха — настолько беспомощным и ранимым он сейчас выглядел. — Ты — куда захочешь. Можешь отправиться со мной…
— Ульрика, я тебя люблю! — признался он, едущий на шаг позади и прожигающий мою спину пронзительным неотрывным взглядом. — Если бы я умел писать стихи, то я посвятил бы их тебе! — через силу выдавливал он, и эта откровенность давалась ему ой как нелегко. — Я не наделен талантом художника и поэтому не смогу нарисовать с тебя картину… Но у меня есть сердце, ум, рука — и я предлагаю их тебе…
— Как и прочий благородный ливер! — грубовато сострила я. — И что прикажешь с ними делать?
— Любить! — настаивал Генрих.
Я неопределенно хмыкнула…
— Это обозначает «да»? — с надеждой спросил он.
«Ну уж фигушки, — с некоторой долей злорадства подумала я. — Я тебе помогать не намереваюсь — в своих проблемах разбирайся сам. Ты сам взвалил на себя эту ношу, и я не собираюсь ее облегчать. Возможно, именно это чувство сумеет перекроить твою душу и сделает тебя немного добрее…» Но вслух я сказала совсем другое:
— Это значит, что я честно собираюсь выполнить свою часть сделки…
Я думала, что этим он и удовольствуется, но Генрих не отставал. Он галопом обогнал моего коня и попытал удачу еще раз.
— Хм… — Барон пытался не скатиться в пошлость. — После… хм… того, что произошло между нами этой ночью, мы обязаны как-то официально скрепить наши отношения…
— Согласна, — ехидно хмыкнула я, протягивая ему раскрытую ладонь, — давай пять!
Лицо Генриха исказила гримаса негодования.
— Ты надо мной издеваешься! — по слогам отчеканил он. — Зачем?
— Не издеваюсь, — честно ответила я. — Просто однажды ты поймешь: наша любовь ничем нам не обязана, зато мы обязаны ей слишком многим. И лишь та женщина, которая добровольно разделит с тобой ношу любви, приняв на себя ровно ее половину, сможет сделать тебя по-настоящему счастливым. А я и так уже несу слишком тяжелый груз, и он возложен на меня не тобой…
— Я понимаю! — пылко воскликнул барон.
— Но позволь мне хотя бы попытаться!
Я равнодушно пожала плечами, словно говоря: я обещала тебе полгода — они твои. Пытайся на здоровье, но только потом не жалуйся, будто я тебя не предупреждала!
Как ни хорош, как ни прекрасен оказался город Силь, ему не было суждено стать моим настоящим домом. Он притягивал заманчивой прелестью дорогой игрушки, покрытой сусальной позолотой, но меня так и не смогли увлечь его беломраморные дворцы, фонтаны с золотыми рыбками и увитые цветами беседки. Опустошенное сердце скучало по совсем иному краю, некогда разделившему боль моей растоптанной души и впитавшему капли моей крови, пролитой во имя будущего и проросшей первыми ростками молодой травы на его древних мостовых. Я мучительно скучала по Геферту… Он властно манил и призывал меня к себе, нашептывая: «Не забывай, Ульрика, мы созданы друг для друга, и, лишь воссоединившись снова, мы обязательно обретем утраченное, украденное у нас спокойствие». Я знала: волшебные земли, некогда оклеветанные и ошибочно названные Краем Тьмы, предназначены мне самой судьбой и ждут только меня. И поэтому мне следовало как можно скорее вернуться в Геферт…
Я так и не смогла прижиться в Силе. Он будил в моем сердце какой-то смутный протест, вызванный его помпезностью и излишней, немного ненатуральной нарядностью. Он раздражал меня точно так же, как и его самолюбивый повелитель.
Проблемы начались сразу же после нашего возвращения из Черных гор. Малышка Мириам простудилась и кашляла, у Люция сопли висели до подбородка, и подумать только — все это приключилось в самый разгар жаркого летнего сезона! Я насмешливо оглядела обоих бестолково мечущихся вокруг детей архимагов, к месту припомнив, что Марвин даже с собственным гайморитом толком справиться не сумел.
— Если даже у семи нянек дитя без глаз осталось, — ехидно цитировала я всем известную поговорку, — то какого уж догляду остается ожидать от трех?
Высоченный Кса-Бун виновато покраснел, оба мага смутились. Я расхохоталась, забрала у канагерийца своих ненаглядных крошек и унесла малышей к себе в спальню — промывать их миниатюрные носишки соляным раствором (этому действенному способу меня научили мудрые тролли) и закапывать в них грудное молоко. Рева и шума получилось много, но зато и результат оказался блестящим.