Я негодующе фыркнула, вытащила из ножен кинжал и приставила его к своему горлу…
— Как и зачем можно любить мужчину, если ты никогда уже его не увидишь? — сомневалась Смерть.
— А вот так, — бестрепетно усмехнулась я. — Любовь преодолеет любое расстояние. Любовь существует вне наших тел, ибо она живет в душе и не боится болезни, разлуки и смерти. Ибо любовь ничего нам не должна… — Я надавила на кинжал, но Аола внезапно метнулась вперед и выбила оружие из моей руки…
— Глупая, — укоризненно шепнула она, смаргивая повисшие на ресницах слезы, — зачем ты доказываешь это нам? Скажи это ему…
«Ему? — Я вдруг враз обессилела, испытывая непреодолимое желание плакать и смеяться одновременно. — Ему?» Мои плечи затряслись от рыданий, а волшебная золотая маска, до этих пор всегда прочно державшаяся у меня на лице, неожиданно отцепилась сама собой и упала на траву, утопая в белых яблоневых лепестках… Я попыталась поймать ее на лету, но не успела, а вместо этого случайно прикоснулась к своим щекам и носу, обретшим безупречно здоровую форму. Лежащая на земле маска потекла и раскололась пополам, превращаясь в два обручальных, усыпанных изумрудами кольца… Не веря собственным глазам, я наклонилась, чтобы поднять это новоявленное чудо, но меня опередили крепкие мужские пальцы, ласково накрывшие и кольца, и мою ладонь…
— Милая, желанная моя… — Я мгновенно узнала этот бархатистый, грудной голос, такой родной и любимый. — Ты вырвала нашу любовь из плена небытия и вернула ее к жизни! Ты с самого начала была той путеводной звездой, которая не позволила моей душе заблудиться в темной пустоте и неизменно направляла нас к свету. Ты стала моим счастьем — настоящим, долгожданным и выстраданным…
Я вскинула ресницы…
Он опустился на одно колено, предлагая мне обручальные, подаренные судьбой кольца, должные соединить нас навечно. Его прекрасные золотистые глаза лучились ликующим светом молодости, шелковистые кудри рассыпались по широким плечам, а гибкая фигура пленяла грациозностью движений. Он стал еще красивее, чем прежде, бесследно скинув черные чары старости и болезни. Мой принц обрел вторую жизнь!
— Мы уже не расстанемся? — с надеждой спросила я, надевая кольцо ему на палец.
— Никогда! — уверенно ответил Астор, страстно привлекая меня к себе на грудь.
Я обняла его за шею, а цветочный ветер тут же сковал нас невидимыми оковами, обвил листьями и ветвями, связывая в одно неразрывное целое и прижимая друг к другу так плотно, как только позволяла одежда. Принц демонов наклонился к моему обновленному лицу, нежно поглаживая и исследуя малейшие черточки, а поток яблоневого аромата подтолкнул его еще сильнее, заставляя призывно нагнуть голову, игриво переплетая наши руки, взгляды и улыбки. Астор зарылся пальцами в мои локоны и крепко зажал в горсти прядь волос, будто хотел заявить на меня нерушимое право собственности, подтвержденное всеми пройденными нами испытаниями. Его губы коснулись моих губ, а когда это произошло — мы перестали ощущать окружающий мир и совершенно отрешились от прошлого, чтобы целиком и полностью отдаться во власть своей любви…
 
h2>
Татьяна Устименко. Принц для Сумасшедшей принцессы
Хроники Рыжей — 3
Посвящаю эту книгу моей маме — самой лучшей и любимой
Сумасшедший герой — это…
Словари не содержат точного определения
Все герои — немного сумасшедшие!
Личное мнение автора, ни на что не претендующее
Пролог
По безмятежно-голубому небу плыли перистые облака. Колыбель, стоявшая в прохладной тени раскидистых кустов и прикрытая полупрозрачным муслиновым пологом, плавно покачивалась. Люций, не по-детски высокий и мускулистый, а оттого выглядевший несколько старше своих семи лет, нетерпеливо отбросил за плечо двухцветную копну вьющихся локонов и заинтересованно склонился над укрепленной на изогнутых полозьях люлькой. Из-под невесомого полога тут же понеслось восторженное гуканье, а розовые пяточки Артура жизнерадостно взбрыкнули над резным бортиком.
«Опять наш живчик умудрился выбраться из пеленок и свивальника, — лениво подметила я, нехотя приоткрывая один глаз. — Непоседа, весь в папочку…» Но послеобеденная дрема не торопилась выпускать меня из своих убаюкивающих объятий, поэтому я вновь откинулась на спинку кресла и погрузилась в сладкое полузабытье.
Солнце припекало. Луговые цветы источали тяжелый, дурманящий аромат, опьяняющий не хуже выдержанного вина. Неосторожная оса, позарившаяся на яблочное варенье, призывно желтевшее в хрустальной розетке, вяло бултыхалась в липком сиропе, жалобно подрыгивая мохнатыми лапками. Нянюшка Мариза, приставленная надзирать за крошкой Артуром, хоть и не очень-то верила в душевные добродетели этого чернокожего громилы — Кса-Буна, но сегодня все-таки положилась на его чутье, утратила бдительность и сейчас старчески похрапывала, спрятав лицо под оборками безупречно белого чепца. Привычный к жаре канагериец уважительно покосился на строгую домоправительницу, а затем — с почти собачьим обожанием, так не шедшим к его внушительной фигуре, — на свою молодую хозяйку, уснувшую в плетеном садовом кресле. Он макнул палец в варенье и спас глупое насекомое, а затем важно напружинил ноги и оперся на топор, преисполнившись гордости от оказанного ему доверия. Да и как не гордиться, если под его опекой сейчас беззаботно отдыхает не только сама госпожа Ульрика, но и ее дети!