Я пристыженно прикусила губу и покраснела:
— Да, видно, недаром говорят: «На чужом горбу на Радужный уровень не въедешь!»
— А ведь туда тебе и надобно попасть? — скрипуче хмыкнул Логрин.
— Ага! — Я беспомощно хлопнула ресницами — совсем точь-в-точь как это частенько проделывал Ланс, старательно притворяясь наивным глупышкой. — Туда!
Пророк смеялся долго, так сильно сотрясаясь всем телом, что я уже начала не на шутку опасаться — а ну как этот хрупкий остов, насчитывающий не одну тысячу лет, развалится, унеся с собой светоч негасимой мудрости, обитающий в столь ненадежной оболочке.
Но, к счастью, ничего подобного не случилось.
— Притворщица, — наконец соизволил успокоиться Логрин. — Меня на такие женские штучки не подловишь, но я помогу тебе не столько по велению сердца, сколько по зову Истины. Прими мой дар. — Он распахнул шерстяной балахон, на миг обнажив что-то совершенно немыслимое, похожее на хитиновый панцирь рака, и снял со своей шеи две тонкие цепочки с подвешенными к ним крохотными флакончиками. — Вот сюда, — жрец подал мне первый сосуд — хрустальный, оплетенный серебряной проволокой, — ты наберешь мертвую воду. А сюда, — второй флакон оказался отделан золотом, — живую. Да смотри не перепутай.
— Вам уже доводилось напутствовать желающих попасть в Обитель богов? — спросила я, пряча подарок у себя на груди. — Не так ли?
Жвала Логрина гневно заскрежетали:
— Нет. Но много лет назад среди нас нашелся гнусный предатель — отступник, посмевший выкрасть запасной комплект флаконов и обманом проникнувший на Радужный уровень. Я слышал — судьба покарала его по заслугам…
— А вода? — дрожащим голосом перебила я. — Он ее добыл?
— Мертвую — да, — спокойно подтвердил пророк. — Посреди Полей мертвых находится неугасающий вулкан, носящий имя Купель посмертных слез. Он полыхает огнем и жаром, а в его недрах плещется густая черная жижа, состоящая из пепла сожженных трупов. Набери эту мертвую воду в защищенный серебром флакон, хотя я не представляю, как ты сможешь до нее добраться.
— А живая? — продолжала я допытываться. — Где искать ее?
Логрин виновато дернул своими длинными руками, бестолково комкая край покрывала:
— Этого не знаю даже я!
И тщетно я задавала все новые и новые вопросы, пытаясь разобраться в ожидающих меня испытаниях: жрец лишь бессильно шуршал пальцами да многословно извинялся за неосведомленность.
— Умойся живой водой — и проклятие, наложенное на тебя Ринецеей, спадет. А еще, возможно, эта вода оживит твоего погибшего возлюбленного…
— Возможно? — растерянно переспросила я. — Но я так надеялась…
— Ты так и не постигла истинной сути любви! — В холодном голосе Логрина не прозвучало и намека на сочувствие. — А как можно реанимировать то, настоящего смысла чего ты не понимаешь?
Я зарычала от злости и дерзко вскинула подбородок.
— Вам не дано ощутить всю боль моей потери, — кричала я, почти захлебываясь от переполняющего меня возмущения. — Вы никогда не лишались любимого и неспособны осознать, каково это — выживать без него!
— Эгоистка! — презрительно скрипел пророк. — Ты думаешь только о себе… Иди! — Он ткнул пальцем в сторону выхода из комнаты. — И моли великую Истину просветлить твое черствое сердце!
Разъяренно ругаясь, я вихрем взметнулась с подушки, отлетевшей прямо в лицо зловеще хохочущего Логрина, и выскочила вон…
Я не стала утруждать себя подсчетом количества этажей и ступеней, ведущих наверх — к крыше Храма Розы. До сих пор пребывая под впечатлением нанесенной мне обиды, я просто бездумно мчалась по спирально изогнутой лестнице, бормоча неловкие оправдания и мысленно все еще пытаясь убедить несговорчивого пророка в своей правоте. Хотя мне следовало признаться откровенно — отныне в моей бунтующей душе поселился крохотный зародыш сомнения, коему суждено было вырасти впоследствии до громадного размера и полностью перевернуть все мои прежние представления о природе и сущности любви.
До сих пор пребывая под впечатлением нанесенной мне обиды, я просто бездумно мчалась по спирально изогнутой лестнице, бормоча неловкие оправдания и мысленно все еще пытаясь убедить несговорчивого пророка в своей правоте. Хотя мне следовало признаться откровенно — отныне в моей бунтующей душе поселился крохотный зародыш сомнения, коему суждено было вырасти впоследствии до громадного размера и полностью перевернуть все мои прежние представления о природе и сущности любви. Но пока это оставалось делом будущего…
Лестница закончилась неожиданно. Потная и разгоряченная от бега, я выскочила на плоскую крышу, представлявшую собой небольшую квадратную площадку, в центре которой высился толстый золотой стержень, оканчивающийся горизонтально закрепленным диском.
«Активная зона телепорта, — услужливо подсказала память Оружейницы. — Ее можно задействовать простым поворотом вложенной в приемное отверстие Радужной иглы, являющейся ключом от пространственного коридора…» И, не задерживаясь ни на мгновение, я одним вызывающим в своей решительности движением запрыгнула на диск. Уверенно выпрямилась, вглядываясь в даль…
Я еще успела рассмотреть извилистую линию горизонта, покрытую девственным лесом, прелестное маленькое озеро, все иссеченное белыми бурунчиками волн, но тут мое созерцательное настроение нарушило басовитое гудение, шедшее от телепорта. Воздух вокруг меня подернулся разноцветной рябью, задрожал и исказился. Линия леса поплыла вбок, все убыстряя ход, а затем встала на дыбы и разломилась на сотню синхронно вращающихся частиц. Озеро взорвалось мириадами острых брызг, вонзившихся в мое тело. Я ощутила космический холод — ненасытный и беспощадный, способный пожрать плоть и выпить рассудок — и пронзительно закричала от ужаса. Я видела, как мимо меня проносятся хвостатые кометы и смертоносные астероиды, как рождаются и стремительно стареют планеты, превращаясь в огненные квазары, я ощущала яростные порывы солнечного ветра [70] . Я поняла, что лечу, а потом куда-то падаю. И мое вынужденное падение длилось целую вечность…