— А что — ты? — лукаво переспросила Смерть, искусно разыгрывая непонимание.
Генрих сердито пригладил свои ухоженные усики:
— Ты зачитывала мне пророчество, высеченное на стене этой пещеры. Ты обещала, что я обрету свою любовь!
— С ней? — продолжала забавляться Смерть, драматично указывая на меня. — Да ну?
Меня рассмешило кислое выражение его лица.
— Ну это уже нечестно, — по-мальчишески надулся барон. — Расскажи ей, — он фамильярно дернул меня за рукав, — о нашей сделке…
— Сделка? — нахмурилась королева, ее губы исказила брезгливая гримаска. — Ох уж эти мужчины… Зачем ты повелась на его уловки, внучка?
— Я выполню свое обещание, — вспыхнула я. — Я буду с тобой, Генрих!
— Хочешь, я заберу тебя к себе? — нежно предложила любящая бабушка.
— Спасибо, — искренне поблагодарила я, — но я должна думать о детях…
— Хорошо. — Черная роза в ее пальцах источала обволакивающий аромат, притягательный и вместе с тем отталкивающий. — Я подожду — я умею ждать…
Но тут я случайно вспомнила о непонятных намеках Логруса, вскользь упоминавшего о необходимости нашего с Генрихом союза и о его значимости для будущего всей Земли.
— Вы что-то от меня скрываете, — убежденно заявила я, тщетно силясь найти логическое обоснование странному сводничеству великого демиурга. — Нас с Генрихом должно связать нечто гораздо большее, чем просто цинично заключенная сделка. Не так ли?
— Да, — коротко кивнула королева. — Но стоит ли сейчас говорить о том, что зависит только от тебя и, следовательно, может произойти лишь в случае твоего свободного волеизъявления, а не под давлением аргументов и убеждений?
— Не понимаю! — Я недоуменно распахнула глаза. — Ничегошеньки не понимаю!
— Поймешь со временем, — с нажимом произнесла бабушка, беря мою руку и вкладывая ее в горячие пальцы барона, сразу же жадно сомкнувшиеся вокруг моего запястья и уже не желающие разжиматься. — Уж ты поверь мне на слово, девочка!
— Ладно. — Я философски пожала плечами и повернулась к Генриху. — Любить тебя я не обещаю, однако…
Он не дал мне договорить, накрывая мои губы своим требовательно приоткрытым ртом… Наблюдающая за нами королева Смерть удовлетворенно улыбнулась.
Мы с бароном шли к выходу из усыпальницы богов, намереваясь вернуться домой — в Силь.
— Подожди, принцесса! — остановил меня мелодичный окрик богини Аолы. Ее зеленые глаза смотрели испытующе. — Не забывай, о чем говорил Логрус.
— И о чем же? — растерялась я, напрягая память.
— О мире, — заботливо подсказала Дарующая жизнь. — Он сказал (к моему безмерному удивлению, она дословно процитировала изречение демиурга): измени этот мир, сделай его таким, чтобы дорогие для тебя существа вновь захотели вкусить все прелести земной жизни… Научи этот жестокий мир чему-то новому, хорошему…
— Что еще я могу дать этому миру? — пессимистично спросила я. Мой голос звучал глухо и совершенно бесцветно. — Боюсь, я исчерпала себя до дна. У меня уже ничего не осталось…
— Неправда, — твердо возразила Аола. — Любовь не имеет границ!
Я недоверчиво хмыкнула и отрешенно побрела вслед за Генрихом. Мною овладело тупое безразличие ко всему на свете, смешанное с давно накопившейся усталостью. О, я уже не хотела ничего иного, как только выбраться из этих холодных пещер, упасть в густую, прогретую летним солнцем траву и погрузиться в освежающий сон. Вкусить забытья, не несущего никаких угрызений совести, болезненных сновидений и дающего возможность проснуться на следующее утро — обновленной и успокоившейся. Проснуться для того, чтобы начать другую жизнь, в которой уж не найдется места мечтам о нем — о моем нереальном, горьком, краденом счастье! В эту минуту я окончательно смирилась с невозможностью изменить прошлое и намеревалась жить только будущим…
— Я помогу тебе, принцесса! — неожиданно произнесла богиня, обращаясь к моей удаляющейся спине. — Просто верь в себя, как раньше!
Я хмыкнула еще скептичнее…
— Я помогу! — Обещание Аолы звенело и пело, все-таки сумев заронить махонькое зерно надежды в мое дотла выжженное сердце. — Я помогу…
Обратный путь показался мне бесконечным. Но с горем пополам мы все же преодолели разгромленную котловину, заваленную еще чадившими обломками звездолета демиургов, и вывалились наружу через лаз подземного хода. Де Грей подпихивал меня настолько усердно, что я чуть ли не кубарем скатилась по полого уходящему вниз склону холма и уселась под кустом бузины, с молчаливым укором пытаясь пригладить усеянную репьями макушку.
Но с горем пополам мы все же преодолели разгромленную котловину, заваленную еще чадившими обломками звездолета демиургов, и вывалились наружу через лаз подземного хода. Де Грей подпихивал меня настолько усердно, что я чуть ли не кубарем скатилась по полого уходящему вниз склону холма и уселась под кустом бузины, с молчаливым укором пытаясь пригладить усеянную репьями макушку. Генрих выбрался из недр Черной горы куда легче, критично оглядывая мой грязный подбородок, украшенный внушительной ссадиной, порванную рубашку и замызганные сапоги.
— Садист, — индифферентно заклеймила я его, но это прозвучало совсем не обидно, — да я же чуть шею себе не свернула.