— Сергей, будь человеком! — не выдержал ротмистр, на миг малый ловя заветное «р». — Мы же скоро спятим!..
— Уже! — совершенно трезвым голосом перебил Вершинин. — Уже спятили, Георгий!
Перекатился на живот, ударил добела сжатым кулаком по влажной земле.
— Разве ты не замечаешь, Георгий? Все сошли с ума: страна, народ, мы с тобой, этот сельский колдун. Все сошло с ума, даже Время! Ты что, до сих пор думаешь, мы воюем с последователями учения немецкого экономиста Маркса?
— Гас-фи-ло-соф-ство-ва-лись, господин штабс-капитан? — выдохнул сквозь зубы фон Клюгенау. — Спекуляциями по Гегелю заниматься изволите? Пгиказываю наблюдать — и докладывать!
— Водки хочу! — безнадежным тоном откликнулся Вершинин, перемещаясь на бок и прикладывая бинокль к глазам. — В Вильне семь дорог для жида и три для поляка…
Ротмистр попытался повторить про себя последнюю фразу, наткнулся на «р» в слове «дорог» и бросил безнадежное дело.
Оставалось одно — ждать и наблюдать. Докладывать, впрочем, тоже.
5
Первым бочку заметил не дозорный, а все тот же Вершинин. Увидел — и поспешил сообщить начальству. Так и сказал:
— Движущаяся бочка слева!
Доклад был повторен опоздавшим дозорным, постаравшимся, правда, заменить точное название на неопределенное «объект». «Объект» с хорошо различимым хлюпаньем выбрался из воды и, чуть переваливаясь, двинулся к мельнице.
— Бочка на крыльце! — бодро отрапортовал штабс-капитан, после чего фон Клюгенау с привычной для остзейца основательностью перекрестился: естественно, по-лютерански.
— Бочка в доме, дверь закрылась!
— Господин ротмистр, господин ротмистр, бежать нам надо! Сей же час! — заспешил выскочивший из темноты хорунжий.
Вторая бочка пробкой вынырнула из темной воды — и столь же легко взлетела на берег.
— Бе-жать?! — страшным шепотом переспросил кавалер Георгиевского оружия Клюке фон Клюгенау, расстегивая кобуру. — Ты сказал…
— Вторая бочка в доме!
Нрав командира знали, и хорунжий нашелся мигом:
— Совершить военный маневр! Обойти! Только скорее, скорее, это же водяная мельница, тут они и собираются!
Ротмистр сплюнул и вцепился в бинокль. Он не знал точно, принято ли в Малороссии, чтобы бочки по ночам собирались на мельнице, но паники в отряде допускать было нельзя.
Тысяча чертей и одна ведьма! Бочки — не торпеды, в конце концов.
И тут он увидел стог.
Проморгал дозорный — и Вершинин не в ту секунду глаза от окуляров отвел. Вот и замечен оказался стог лишь у самого крыльца. Тяжко было стогу, но путь по ступенькам преодолел он на диво быстро. И в открывшуюся дверь нырнул с невиданной резвостью, почти не наклоняясь.
Креститься на этот раз фон Клюгенау не стал, порадовавшись, что вовремя отправил нижних чинов в лес. Впрочем, стог — не мокрая бочка, по нему можно и зажигательными…
— А вот теперь точно — гаплык! — вздохнул хорунжий, тыча вперед пальцем. — От казав же я вам, пане добродию!..
От волнения он явно растерял весь запас русских слов, полученный в унтер-офицерской школе.
— Попгосил бы использовать великогоссийскую гечь! — шепотом рявкнул ротмистр, тоже отметив данное обстоятельство. Но не утерпел: — Что там?
— Вода! Разве не видите, господин ротмистр? Вода к нам…
— Любимовцы — водохлебы, ладожане щуку с яиц согнали, — заметил штабс-капитан Вершинин, резко вскакивая и пряча бинокль. — Тамбовцы воду за степь приняли да неделю топли!
Клюке фон Клюгенау согласно кивнул, оценив точность похмельного штабс-капитана. Тонуть было самое время.
Река наступала. Ни плеска, ни волн, только сырость стала заметнее. Вот исчезли перила моста, вот закачалась на гладкой хляби мельница, вот плеснуло на сапог шагнувшего вперед ротмистра…
— Потоплеников водяник позвал, — со знанием дела рассудил хорунжий. — Да и не без русалок тут. Говорил же: гаплык! Чаклунство упыриное!
— Отходим! Быстро! — Слово «отступаем» фон Клюгенау произнести так и не смог, зато с ходу одолел несогласный с ним согласный. — Штабс-капитан, поднимайте отряд — и р-р-рысью обратно. Поищем дорогу!..
Маленькие ласковые волны уже обнимали щиколотки. Блеснул сквозь воду горящий синим огнем девичий лик…
— По ко-о-о-оням!
6
Звезды над фуражками, и над стриженными по уставу конскими гривами звезды, и над темными кронами, и над пустой дорогой. Не отступает ночь, отряд отступает. Обратно, обратно, к той самой поляне.
Ставкы б з смэтаною стоялы,
З лэмишкы з салом бэрэгы,
В ставках варэныкы б стырчалы:
Товсти, гарячи и пухки…
С рыси на шаг перешли, потому и запели. Вовремя вспомнил Клюке фон Клюгенау об усталых лошадях — и о нужной дороге, которую в прошлый раз наверняка не заметили. Потому и останавливаться приказывал, и походный компас зажигалкой то и дело подсвечивал.
Ротмистр даже прийти в себя успел, пусть и не в полной мере. Если подумать, что за беда? Не туда свернули, лишний час проехали. Дело военное, вся ночь впереди!
Так и объявил нижним чинам. Про бочки же велел всем видевшим молчать — как и про реку, из вековечного русла вырвавшуюся. Хорунжему особо объяснил, что никакое это не чаклунство упыриное, а природное явление. Пусть и редкое.
Уси крыныци — з добрым квасом,
Та й на пэчи, щоб нэ ходыть,