Устоял…
— Горилки хлопцу не наливайте. Нечего! — распоряжался козарлюга. — Усы отрастит, тогда уж. Меду лучшего несите — того, которым мы панотца Никодима в прошлый Великдень в изумление ввергли.
В голове еще шумело, но думать было можно. Рука полезла в карман — зачерпнуть горсть чертова серебра, сунуть шинкарю…
Нет, не годится, чтобы горстью! Иначе надо. Профессор рассказывал…
— Погодите! — Клим не без труда встал, ударил ладонью по столешнице. — Я… Наверное, и в самом деле на немца похож. Только здешний я, из наших краев. Давно дома не был, а теперь… Теперь, кажется, вернулся. Хочу, чтобы все со мной за это выпили, да не просто — от души!
И стал вынимать монету за монетой, стол устилая. Аккуратно, словно пасьянс раскладывал. Красивые денежки — какая с орлом, какая со всадником.
— Хлопец-то наш! — сказали за спиной.
— И вправду, наш, — кивнул седоусый, на стол одобрительно глядя.
— И вправду, наш, — кивнул седоусый, на стол одобрительно глядя. — Давно не видел, чтобы казак так справно гулять собирался. Будем знакомы, хлопче. Гнат Недоскорый я, писарь сотенный.
Удивился гость, только ненадолго. Вспомнил, что писарь в те времена не одним перышком черкал. Правая рука сотника, того убьют — писарь в бой ведет.
— Клим. Будем знакомы, пан писарь.
Его ладонь утонула в огромной лапище козарлюги.
— Не зови паном, Климко! Свои мы тут. Дядько Гнат я.
— Вот, значит, какие твои дела, хлопче! — вздохнул дядько Гнат. — Не горюй, не к лицу казаку кручина. Руки-ноги на месте, удар мой держишь. А что в грамоте силен, в делах торговых, так и это не в убыток. Приедет пан сотник, с ним и решим. А пока — гуляй, казак. День всего, зато твой!
9
И загулял казак…
10
С чертом встретились там, где в контракте и указано, — возле мельницы. Странно было смотреть на рогатого без монитора. Мелок оказался — по плечо едва.
— Отдохнул? — Черт радостно оскалился. — Рекламаций нет?
— Нет! — честно признался Клим.
— Тогда давай дискету.
Откуда ни возьмись, в когтистых лапах появился ноутбук. Клим вздохнул, полез в карман, поглядел на красную надпись «Verbatim».
— Держи!
Черт открыл крышку, повозился, вставляя дискету.
— Сейчас! Эконом-пакет готов, отсчет пойдет с момента возвращения… А к Галине в сауну мы такого басаврюка направим!..
Они рассмеялись, и черт нажал на «Enter».
Ничего не случилось.
— Обмануть, обмануть хочешь!.. — злобно шипел рогатый, вертя в когтях дискету. — Нас не проведешь! Ты что, отформатировал ее? Испортил?
— Кровь, — невозмутимо напомнил Клим. — В случае малейшего нарушения контракт разрывается автоматически . Не уничтожать, не терять, не дополнять содержания. Правильно? Но ведь я пока еще здесь?
— Черт! — выругался черт.
— Итак. — Клим принялся загибать пальцы не хуже, чем нечистый — когти. — Возвращения моего ты обеспечить не смог. Раз! Твоего эконом-пакета я не получу. Два! С одним форсмажором ты еще можешь апеллировать в пекельный арбитраж, а с двумя как? Думаешь, я документы читать не умею?
— К самому Люциперу пойду, — неуверенно пробормотал рогатый. — Ты кровью расписывался, в контракте дата указана.
Захохотал Клим не хуже пана сотенного писаря.
— К Галине в сауну ты пойдешь, башка пустая! Какая дата? Через два с половиной века которая? Ой, спасите, ой, страшно мне, бедному!
— Не погуби! — взвыл нечистый.
— Катись в свое пекло, вражья морда! — со смаком выговорил казак Климко. — Да не просто катись, чума рогатая, а катись ты!..
11
— Гляди веселей, Климко! — подбодрил дядько Гнат, подталкивая того к двери. — Хоть и сам робею, признаться. Суров, суров пан сотник. Ну да Бог не выдаст!.. Иди!
Нечего делать! Толкнул Клим тяжелые двери, вошел в горницу, голову склонил.
. Иди!
Нечего делать! Толкнул Клим тяжелые двери, вошел в горницу, голову склонил.
— День добрый, пане сотнику!
— И тебе добрый, хлопче! Заходи!..
Поглядел Клим, глаза протер.
— Или не узнал? — засмеялся Химерный Профессор. — А я все думаю, когда ты к нам пожалуешь?
— Так ведь в контракте что записано было? — развел руками Клим. — Дискету не уничтожать, не терять и не дополнять содержания. Но про поменять ничего не говорилось! Вот я ее и обменял у Мостового — на такую же. Ох и просился он, плакался даже. Где, мол, я «Verbatim» в этих краях найду? Нашел!
На сотниковом столе красовался чернильный прибор размером с добрый арбуз, рядом стояла зеленая скляница, закупоренная деревянной пробкой. Внутри ее корчился черт — скляница была ему явно мала.
— Терпи, терпи, вражья сила! — погрозил пальцем сотник Химерный. — Не то серебром угощу!.. Ну что, Клим, запишу тебя в сотню. Скоро в поход, а там видно будет. Другая здесь жизнь, не загадаешь далеко. Живут казаки от боя до боя, никогда не знаешь, с кем вечером танцевать придется: с дивчиной своей или с Чужой Молодицей.
Клим кивнул. Да, жизнь другая. Черт в склянице, Чужая Молодица за плечами…
А все-таки не зря!
Любов к отчизне дэ героить,
Там сыла вража не устоить,
Там грудь сыльниша од гармат…
— Знаете что, профессор? Давайте перед походом в наших Ольшанах осины вдоль улицы посадим. Красивое дерево!
БАЗАР
Андрей Ивченко возвращался из Житомира, где навещал родственников жены. Багажник немолодой «Шкоды» был набит принудительными гостинцами — кисловатыми яблоками в полиэтиленовых кульках, луком, зеленью, «поричкой», бутылками самогона и литровыми банками с неизвестным темным содержимым. Андрей возвращался не то чтобы раздраженным (родственники жены всегда принимали его хорошо) и не то чтобы усталым (было всего три часа дня, а встал он сегодня поздно). Просто лежало на дне души смутное ощущение, что воскресный день, а с ним, пожалуй, и добрая часть жизни потрачены впустую.