Вопрос 2. Вы любили в детстве читать книги? Интересно, какие?
ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ : Этот перечень займет слишком много страниц. Меня научили бегло читать примерно в три года, и с тех пор я это делаю много и часто. Когда начало падать зрение и врачи ограничили время чтения (потом это прошло, но бывали периоды, когда в день разрешалось читать не более двадцати минут!), я научился читать быстро. Очень быстро, запоминая детали не хуже, чем при чтении более медленном. И пошло-поехало: мифы Древней Греции и Индии, исторические романы, стихи, пьесы Шварца и Маршака, сказки всех времен и народов, Гауф и Гулиа, Майн Рид, Дюма и Джек Лондон…
ДМИТРИЙ ГРОМОВ : Конечно же, книжки я любил читать с детства. Иначе не стал бы в итоге писателем. И сейчас люблю. Правда, сам процесс обучения чтению (учили меня читать по «Винни-Пуху») у меня особого энтузиазма не вызвал. Но зато потом, когда «распробовал», что это такое, и вошел во вкус… Разумеется, начал со сказок — все-таки шесть лет мне тогда было! Потом же читал всякое: «Библиотеку приключений», книги о животных Джеральда Даррелла, стихи, фантастику… Перечислять можно долго: читал много и разное.
АНДРЕЙ ВАЛЕНТИНОВ : Книг читал много, не только художественные, но и научно-популярные, причем самые разные. Проштудировал, скажем, «желтую» «Детскую энциклопедию», «Жизнь животных» Брэма и работы Перельмана по популярной математике.
СЕРГЕЙ ДЯЧЕНКО : Мама у меня была учительницей и рассказывала в детстве много сказок, историй, в том числе страшных — я их очень любил. И я у себя во дворе, где был предводителем местного хулиганства, тоже любил рассказывать разные разности. Не столько читать, сколько сочинять… Это потом уже, в младших и средних классах, открыл и стал запойным чтецом «Шехерезады», Гомера, Купера, Майн Рида, Шевченко, Пушкина, Жюля Верна, Гоголя, Конан Дойла, Дюма, Сетон-Томпсона и многих других замечательных писателей.
Не столько читать, сколько сочинять… Это потом уже, в младших и средних классах, открыл и стал запойным чтецом «Шехерезады», Гомера, Купера, Майн Рида, Шевченко, Пушкина, Жюля Верна, Гоголя, Конан Дойла, Дюма, Сетон-Томпсона и многих других замечательных писателей. Как странно, многих из них — того же Майн Рида — теперь не смог бы читать даже под страхом расстрела. А ведь они во многом сформировали мою личность. Ну а позже уже начался период более «взрослой» литературы — Булгаков, например, или Бунин — вот их бы с огромным удовольствием перечитывал, но увы — времени на это не выкроить.
МАРИНА ДЯЧЕНКО : Мне кажется, все мы выросли примерно на одних и тех же книгах. Очень хороших, надо сказать. «Три мушкетера» я прочла во втором классе, «Трудно быть богом» — в пятом или шестом, тогда же «Мастера и Маргариту». В библиотеку ходила, таскала пачки книг туда-сюда. Кажется, никогда я столько не читала, как в детстве и отрочестве. Помню, открываю утром глаза и вижу силуэт толстенного тома — это на краю стола лежит Джек Лондон: «Морской волк» и другие романы… Редко бывают такие счастливые пробуждения.
Вопрос 3. Кем хотели видеть вас ваши родители и оправдали ли вы их надежды?
ОЛЕГ ЛАДЫЖЕНСКИЙ : Родители хотели видеть меня актером или режиссером. Поскольку оба — артисты эстрады, с высшим образованием, а отец еще и эстрадный драматург, лауреат ряда всесоюзных конкурсов. Что ж, их мечта исполнилась: я получил диплом по специальности «режиссер театра», пятнадцать лет проработал в этом качестве; играть в спектаклях также довелось. Вряд ли родители хотели видеть меня писателем — по причине полной фантастичности такого будущего. Но отец говорит, что он счастлив от случившегося расклада судьбы. Я ему верю. Я тоже счастлив.
ДМИТРИЙ ГРОМОВ : Конечно, моя мама (отца я никогда не видел) не возражала бы, если б я стал архитектором, как она сама. Но когда пришло время, мне предоставили самому выбирать, кем я хочу стать. Ни малейшего «давления». И мама была рада, когда я с отличием окончил институт и поступил на работу инженером-химиком. Она успела застать и мои (наши с Олегом) первые публикации, радовалась вместе со мной. Жаль, не дожила до теперешних полок, заставленных нашими книгами…
АНДРЕЙ ВАЛЕНТИНОВ : В какой-то мере ожидания родителей оправдал, но в моем нынешнем качестве они, конечно, меня не видели. Им хотелось, чтобы я стал инженером или специалистом по международным отношениям. В крайнем случае преподавателем вуза.
СЕРГЕЙ ДЯЧЕНКО : Глава семьи у нас был отец, профессор-микробиолог, его помощником по воспитанию была старшая сестра, ставшая академиком-вирусологом, — и, конечно, они видели во мне врача. Мне тоже нравилась эта профессия, особенно после того, как я в старших классах прочел «Записки врача» Вересаева и книги о великих медиках. Но учеба в мединституте оказалась для меня каторгой. Первые курсы — просто сплошная зубрежка анатомических загогулин и гистологических терминов. Ужас. Это потом, когда я познакомился с психиатрией, она меня покорила, я добился специализации по психиатрии, а заодно самостоятельно выучил генетику… Закончил институт с красным дипломом, но теперь мне стыдно за него — таким студиозусам я вообще бы не давал диплом. Все мои знания, кроме психиатрии, где я вгрызался в дебри, зиждились на краткосрочной памяти и быстро выветрились из головы; практические же навыки отсутствовали — я клизму не мог поставить. Но внешне все было о'кей, отец и сестра радовались моей быстрой, сказочной карьере — тут и Москва, и Академия наук, и докторская на подходе в младом возрасте. И вдруг — облом, ВГИК, кино… Для них это была настоящая трагедия.
Но мама моя всегда меня понимала. У меня от нее не было тайн. Она верила в мое будущее и в литературе, и в кино, да и вообще считала, что сын у нее добрый, талантливый, удачливый и обязательно будет счастлив. Помню, как во время аспирантуры я писал свой первый роман, «Симфония», писал напропалую, забыв обо всем на свете. Отец и сестра были уверены, что я тружусь над диссертацией, а я сочинял историю, где главный герой, врач-психиатр, попал в сложную нравственную ситуацию, ситуацию выбора… Так вот, мама меня «прикрывала», была сообщником и первым читателем романа. Он так и не был опубликован, да я стесняюсь его кому-то сейчас и показывать — но тогда это были месяцы исступленного, эйфорического труда и единения душ с матерью. Когда правда вскрылась — был скандал, отец очень переживал, и я окончил-таки аспирантуру…