Оба блюстителя порядка были в полной экипировке: портупеи, пистолеты, запасные обоймы, баллончики с «черемухой», рации, фонарики, дубинки, наручники…
Месяц услужливо спустился ниже, позволяя рассмотреть амуницию в подробностях.
— Все путем, граждане. Ваша милиция вас бережет. Обождите, никуда не уходите. А мы пока займемся этим криминальным элементом. Серый, переверни козла на спину. Поглядим, что за долбо… — Лейтенант покосился на Ольгу и, видимо, учуял филологическое образование, смутившись. — Что за сомнительный кадр у нас образовался.
Сержант Выдра указание начальства выполнил с энтузиазмом, от души пнув задержанного ботинком под ребра. Охнув, главменеджер ковена, взятый вне конкурса по протекции, резво поменял диспозицию. «Супротив милиции — никаких чудес!» — вспомнил Глеб строчку из Высоцкого. — Нет, иначе: «Супротив милиции он ничего не смог». Это «Кроме мордобития — никаких чудес». Холодное железо в виде наручников, оно против всякого колдовства — первейшее дело. А за мордобитием, похоже, дело не станет…»
Мысли были путаные, какие-то второстепенные.
— Михалыч, гляди: тебе его рожа ничего не напоминает?
— Фоторобот она мне напоминает. Из ориентировки, — отдуваясь, буркнул лейтенант Беляк. — Нож, серийные нападения на влюбленные парочки… Маньяк! Серега, выходи на связь!
Сержант извлек рацию, щелкнул кнопкой. В динамике затрещало.
— Нечипорук? Позови-ка мне Виева. У нас задержание… Товарищ майор? Докладываю: задержали подозреваемого по серии. Басаврюк, он самый, больше некому!.. С поличным. Так точно, товарищ майор. Да, свидетели имеются! Они же потенциальные жертвы… Обошлось, мы вовремя успели… Есть выполнять!
Лейтенант развел пухлыми ручками:
— Порядок, товарищи потерпевшие! У нас на трассе машина — доставим вас в райотдел, снимем показания…
И тут вмешалась Ольга:
10
— Колдуй!
От жаркого шепота Ольги, прозвучавшего для Глеба как землетрясение, сперва рухнули стены рассудка, а там и крыша. Бедный философ едва не схватил девушку за руку, чтобы броситься прочь: от доблестных ментов, лживого «клиента» Миши, зубастого Рекса, сволочного папоротника…
— Колдуй, говорю!
— Как?
— Как угодно!
Рогатый месяц боднул ветки ближайшего клена, с интересом разглядывая философа в пикантной ситуации. Впрочем, Глеб привык доверять Ольге — в кризисах и стрессах филологичке не было равных.
Впрочем, Глеб привык доверять Ольге — в кризисах и стрессах филологичке не было равных. Он сосредоточился. В голову, как назло, лезла всякая ахинея. Например, дурацкая скороговорка про попов, которую Глеб стал на ходу перелицовывать, словно старое пальто, под заговор:
— Шли три мента, три Момента-мента, говорили менты про Момента-мента, про Момента-мента, про Моментовича…
Лейтенант Беляк чихнул. Чих вышел оглушителен.
— Будь! — пожелал начальству сержант Выдра, для острастки ткнув дубинкой охнувшего маньяка Мишу. Но, отдадим должное, ткнул без злобы, скорее для проформы.
Овчарка легла и насмешливо высунула язык.
— Ну! Дальше! — не унималась Ольга.
Глеб в ужасе обнаружил, что правая рука его сама собой залезла в карман джинсов и скрутила увесистый кукиш. Рука жила отдельной замысловатой жизнью. В пальцах плясали искорки, предплечье било током. Философ чуял, что готов выхватить дулю в долю секунды, будто Клинт Иствуд — верный «магнум», и без промаха поразить стражей порядка.
Отчего-то идея показать неприличную фигуру ментам выглядела чертовски привлекательной. Это усиливалось надеждой, яркой, пылающей надеждой, без причин вспыхнувшей во взгляде арестованного Миши.
— Глебушка… я вас умоляю… — простонал лжеклиент. — Не останавливайтесь!
— В городском саду играет духовой оркестр, — вспомнил Глеб ретроволну радио «Мелодия», с которой и началась вся эта катавасия. — На груди у генерала… э-э… золоченый крест! Генерал бдит, генерал глядит! Озирается окрест: в каталажке, где сидим мы… м-гм… нет свободных мест!
Чертов кукиш вырвался-таки на свободу.
— А может, и не тот, — рассудительно сказал сержант Выдра, пробуя маньяка дубинкой в разных местах. Результаты анализа явно выходили неутешительными. — Щуплый какой-то. Недокормыш. Жертва блокады.
В устах крошки-сержанта это прозвучало особенно изящно.
— Наш по оперативке — мужчина видный, косая сажень, а тут — задохлик, чистая водоросль…
Умный Рекс понюхал Мишу, фыркнул и отрицательно заворчал.
— Глебушка, — плакал несчастный, в меру сил простирая наручники к философу. — Глеб Егорыч, отец родной! Спасай!
Ольга отошла на шаг, любуясь суженым. В свете полночного месяца он был невыносимо прекрасен.
— Отведу очи не ко дню, к ночи! Ходят бабы над рекою, девки с молодицами, ни минуты нет покою доблестной милиции! Если кто-то кое-где, да еще порой, это значит — быть беде, коль проспит герой! На море-окияне, на острове буянят, спеши туда, млад-сокол… хм-м… грози дубинкой пьяни! Тьфу-тьфу-тьфу!
Зачем Глеб трижды сплюнул через плечо, прямо на Мишу, он не знал.
Сила переполняла его. Хмельная, пенящаяся сила хлестала через край. Уши горели ярче фонарей, в носу щипало. По спине табунами бегали мурашки. Служебный кобель Рекс уважительно моргал, часто-часто дыша и не сводя глаз с расходившегося ведьмака.