Дети, мол, в школу собирайтесь, нетопырь пропел давно.
Короче, моргнул я, шепнул, на пол харкнул, а для верности глазом наискось повел. Со значением.
И дал залп из всех орудий.
Вареники славные на кухне уродились. Таким снарядом пасть заткнуть — раз плюнуть, два шкваркой шваркнуть. Особенно если сперва в сметану, даром что кефиром развели, бедолажную. А потом прямой наводкой, как бывало на Курской дуге, южней Обояни.
Первый хорошо пошел, второй еще лучше. Нет, не фельдмаршалом Манштейном кожан оказался — фельдмаршал куда как дольше оборону держал. Скис атаман. Складчатый затылок синевой налился, пальцы-сардели горло дерут. Хрипит хлопец, губами плямкает. Только зась, дедов кляп хрен проглотишь, шиш сблюешь.
— Мало? — пытаю. — Добавки требуется?
Остальные вареники по кожанам шрапнелью: шмяк-шмяк, жуй-плюй. А как рука вражья ко рту потянется, так рукав в рожу дурню хрюкает. Нечего дешевку покупать, из свиной кожи, — у меня над любой хавроньей, живой ли, мертвой, власть имеется.
Ежели надо, колбасу визжать заставлю.
Нашу колбасу, сельскую — в городскую заместо мяса промокашку кладут.
Допил я коньячок, обождал кожанов на скамеечке, снаружи. Достал папироску, пустил дым морковкой.
«Пошли, мол?» — киваю.
Они утерлись, в ответ ухнули сычами, и зашагали мы строем. Через парк, мимо райотдела милиции, мимо булочной «Кренделек», мимо памятника какому-то носатому, с грустными очами… Частники-кооператоры кругом шуршат, дела крутят.
«Москвичи» с «жигулятами» по дороге чвиркают. На площади Главчекиста толпень малая собралась, органы вслух позорит. С лотка болгарским табачком промышляют. На гастрономе бумажка вывешена: «Яиц нет!». А позади нас дивчина Марина каблучками по асфальту: цок-цок, цок-цок.
Любопытство, оно до кутузки доведет. Очень дивчине поглядеть охота, каким рожном дело кончится.
Подозвал я ее, кралю с браслетом.
— Чем пахнет? — интересуюсь.
Она носиком повела:
— Ну… Бензином. В парке листья жгли, так дымом пахло. А что?
— Эх, — говорю, — дура девка. Переменами в нос шибает, а тебе позакладывало. У нас в селе больше жизнью-смертью, нас пока раскачаешь… А у вас, в городе, аж в носу от перемен свербит. И еще: властью отовсюду несет. Из каждой подворотни, из любого закоулочка. Мелкой, крупной, с жабрами и хвостом. Власть ищет, власть рыщет, новая лезет, старая упирается. Самое время Велиар подобрал удить рыбку. Хитер, бесово семя!
— Храбрый ты, Ник. Я таких редко встречала.
— Ты таких вообще не встречала. Я не храбрый, я обстоятельный. В смысле толкай не толкай, а я уж как-нибудь обстоюсь. Лишь бы нос по ветру.
Ох, растрепался, старый сыч. От нервов, что ли? Так мои нервы из колючей проволоки, ими спецзавод номерной оцеплять, от шпионов. Или перед кралей хвост распустил, петушок? Или перед дракой хорохоришься?
Была у деда беда-победа: глоток перцовки вперед обеда…
— Пришли.
Это главный кожан. Ну что ж, пришли, значит, пришли. Между двумя многоэтажками во двор свернули, там вход в подвал домовой имелся. Над подвалом табличка, черным по эмали: «Клуб по интересам».
— В самое темечко, — говорю, — название. Сдохни-встань, лучше не сочинишь.
— Топай, не шебурши…
Лесенка узкая, каменная. Словно ябеда-перестарок, которую два парня зажали потискать. Первый хахаль — стенка облупленная, в ржавых потеках. Второй срамник: бортик из бетона. Двинулись мы между стенкой и бортиком гуськом: главный, я, Марина и два хлопца на подхвате. Жаль, подхват ихний запоздал, видать, вареников переели. Марина-то на седьмой ступеньке сковырнулась, каблучок в щербину угодил.
Пришлось деду трудиться.
Я, конечно, крякнул, но удержал. Давненько мне на спину девки не сыпались. Даже приятно. Бодрит. А нам сейчас бодрость ой как нужна.
Достал главный кожан ключ-самокрут, открыл амбарный замок. Шагнули мы в сырость. Мозжит у них в подвале по интересам, до костей пробирает. Трубы кругом, капает со сгонов. По трубам щуры бегают. Хвосты розовые, гладкие, глазки бусинами: чего явились, дуралеи? Из ямы-колодца дрянью воняет. Канализацию тряпьем засорило. Побелка на стенах сыплется, наружу кирпич светит. Грязный, гнилой, плесенью оброс. А в соседней каморе кто-то в нос хихикает. Весело кому-то.
Умница Велиар.
Самое место шабашить.
6
Умница нас во чреве подвальном дожидался. Шагу навстречу не сделал. Не по закону, да только я раздумал права качать. Сперва приглядеться надо.
Стоим мы, друг к дружке приглядываемся. Прав был агроном товарищ Извиров: из новых этот Велиар, из новых адских. Которые не по Закону, а по понятиям. Чарку поднести брезгует, кукиш сунуть для приветствия тоже не желает. Расфуфырился, аж в глазах рябит. Плащ-реглан шевровый нараспашку, под регланом — пиджак с пуговицами в два ряда.
Чарку поднести брезгует, кукиш сунуть для приветствия тоже не желает. Расфуфырился, аж в глазах рябит. Плащ-реглан шевровый нараспашку, под регланом — пиджак с пуговицами в два ряда. Цвет «геенна огненная». Ворот рубахи расстегнут, оттуда цепь златая сверкает. А на башке кепка-аэродром.
— Чего лыбишься? — спрашивает хозяин.
— Это ты лыбишься, — отвечаю. — А я любуюсь.
— Ну, любуйся напоследок. И запоминай на будущее. Так скоро много кто оденется, которые власть поймут-поймают. Разве что кепка отомрет. Жаль, красивая кепка.