Сосед представлялся засыпающему Артему три или четыре вечера подряд. На пятое утро они встретились в лифте, чего прежде никогда не случалось. От предположительно-немца пахло свежо и мощно, и Артем вспомнил, что на шлейф этого дорогого аромата ему случалось наступать и раньше — в лифте, где запах держится часами. На лестничной площадке, где обычно царила застарелая вонь табака. Во дворе, где даже ветер не сразу справляется с зависшим над асфальтом парфюмерным маревом.
Сосед улыбался. Он был совершенно такой, как представлялось Артему: рыжеватая бородка, длинный тонкий нос и рябые, в бледных веснушках щеки.
— Гутен таг!
— Гутен таг, — пробормотал в ответ Артем.
Больше они не сказали друг другу ни слова.
Тот день оказался особенно трудным. Студенты раздражали, начальство вело себя по-хамски. К восьми часам Артем едва закончил проверку письменных работ, в большинстве написанных из рук вон плохо. Назавтра предстоял неприятный разговор с шефом; маршрутки пришлось дожидаться сорок минут, и, когда Артем добрался наконец до своего дивана, была уже ночь.
За стеной, прикрытой вытертым ковриком, царила тишина, но Артем почему-то знал, что сосед не спит. Он бесшумно бродит по квартире, курит трубку, бормочет под длинный нос непонятные слова. И улыбается. Обязательно — улыбается в рыжеватую бородку.
И Артем, хоть устал сегодня, не мог заснуть.
Он думал о студентах, которые с каждым набором становятся все глупее и бездарнее. Об их родителях, выкладывающих каждый месяц кругленькую сумму, из которой ему, преподавателю, достаются крохи. О коллегах, завистливых и двуличных, о докторской, которую никогда не защитить, потому что он — неудачник…
Слово пришло из ниоткуда и заставило сесть на кровати. Все сделалось ясно — так ясно, как не бывало давным-давно, с самого детства.
Неудачник. Вот оно что. Вот почему все его ровесники, однокурсники, бывшие друзья обретаются кто в Европе, кто в Америке, кто, на худой конец, в Корее. Вот почему он торчит в институте, который медленно, но верно загибается, где нет денег на самое необходимое, а если есть — они сразу достаются проходимцам, дармоедам, нахлебникам…
И ведь он, Артем, заслужил такую участь. Он всегда был недостаточно умен и дальновиден. Мягкотелый, наивный, он такая же бездарность, как наиничтожнейший из студентов…
Часы показывали полчетвертого утра.
Странно, почему осознание очевидного пришло только теперь? Почему даже уход Ирины — а как можно жить с таким ничтожеством?! — не открыл ему глаза? Как мог он тешить себя надеждами, что-то планировать, чего-то ждать?
За окном стояла плотная черная осень.
Артем лежал под холодным одеялом, скрючившись, глядя в потолок.
* * *
Утром вышло солнце — впервые за много дней, и Артем уверился, что классический «час быка» стал всего лишь реакцией на переутомление. Осень, хандра, поссорился по телефону с сестрой, на работе сквозняки — вот и простудился к тому же… Переживем!
«Все хорошо, — говорил он себе, шагая под дождем к остановке маршруток. — Я здоров. Родители более-менее здоровы. Работа есть… Любимая работа. Квартира есть. О чем мне вообще сокрушаться?»
В маршрутку набилось полно народу. Пришлось стоять.
«…Жизнь такова, какой мы ее видим, — думал Артем. — Самый богатый миллионер и самый удачливый победитель не владеют всем, никогда не достигнут всего. А у меня руки-ноги целы, котелок пока еще варит. Вижу, слышу… не голодаю…»
Маршрутка резко затормозила. Артем ударился головой о поручень.
…Надолго ли?
Что-то случится… А что-то все время случается — с другими. Внезапная болезнь. Увечье. Катастрофа. Случается с другими — значит, рано или поздно случится и с ним. Может быть, его кошмар уже лежит, готовенький, на конвейере судьбы. И шестеренки крутятся медленно, но верно. Ползет гладкая черная лента, и на ней лежит, например… телеграмма. Или…
— Вы выходите? — спросила веснушчатая девушка из-за спины.
Он посмотрел на нее так, что девушка, кажется, испугалась.
* * *
Телефонный звонок в полвосьмого заставил его содрогнуться.
«Со всеми случается. Случилось и со мной…»
Звонил отец, но Артем не сразу узнал его голос. У мамы ночью случился инфаркт, она в реанимации.
Последующие несколько дней слились в один долгий «час быка». Артем говорил с врачами и задабривал медсестер, дежурил у кровати, добывал лекарства, ждал. Ситуация стабилизировалась — никто не знал, надолго ли. Проходили недели. Врачи бесили Артема равнодушием и тупостью; тем временем надвигалась зимняя сессия, его теребили и дергали, и он разрывался между больницей и институтом.
Изредка заезжая домой, он обязательно встречал соседа. Тот либо стоял перед подъездом, задумчиво изучая свое отражение в темных стеклах кремового «БМВ», либо ждал Артема в лифте, заботливо надавив кнопочку «Стоп», либо поворачивал ключ в скважине бронированной двери.
— Гутен таг! — и улыбка.
Артем, чтобы не показаться невежей, бормотал ответное приветствие.
* * *
Через месяц маму выписали, но страх не желал уходить. Телефонный звонок в любое время суток повергал Артема в панику. Касаясь трубки, он лихорадочно уговаривал себя, что ничего страшного не произошло, — и заранее знал, что лжет, уговаривая.