— «Эмка», — определил Черт. — Карбюратор чуток барахлит, чистить пора… А не по мою ли шкуру?
Вот тут-то его и взяли.
— Сгною, удушу! — орал черт Фионин, лампу трехсотсвечовую ближе пододвигая. — В Кармурлаге заморю, в святой воде топить стану!..
Морщился Черт от огня пекельного, зрачки ему рвущего, кривился — и прикидывал, что в прежние времена одной такой лампой весь хутор, который на месте райцентра стоял, осветить можно было.
— Шкуру сдеру, падла! Где Месяц, спрашиваю? Куда девал?
Не выдержал Черт, отвернулся. Уж больно огонь ярок был.
— Ищите!
Взмахнул Фионин лапой когтистой, в кулачище сжатой, но так и не ударил. Хоть и власть у него, хоть и в кабинете они запертом, да только закон у чертей строгий, не в пример людскому. Не пойман — не вор, значит, и бить нельзя. Хуже того! Испокон веков в Пекле подлость ценилась. Подлость — и ловкость. А что может быть подлее и ловчее, когда своих же чертей в обман ввел? За такое немалую награду давали. Если же в совсем важном деле пакость учудил, иных чертей в беду сумел втравить, так не просто награду. Назначали того черта на освободившееся место — за то, что подлей оказался. В общем, все у них, у чертей, как у нас. Чуток честнее только.
Не ударил Фионин, поостерегся. И револьвером грозить не стал, хоть и красовался он рядом — на столешнице, зеленым сукном обитой.
— Пошутил — и хватит! — сбавил тон черт Фионин, даже лампу чуть отодвинул. — Ну зачем тебе Месяц? Не продашь ведь! А как у нас неприятности начнутся, так ведь и тебе…
Умолк — плохо вышло. Проговорился! Схватился было от злости за револьвер, да передумал.
— На постоялом дворе искали? — сочувственно вздохнул Черт. — Мой чемодан под кроватью.
Скривил морду черт Фионин, словно ему и вправду воды святой поднесли.
— Мой чемодан под кроватью.
Скривил морду черт Фионин, словно ему и вправду воды святой поднесли. Искали, как не искать! Всюду искали, даже в ресторане, где они с гостем водку котлетами заедали. Не шутка ведь — Месяц! Это прежде такие дела сами собой утрясались, а теперь, при новых-то порядках! Того и гляди из Миргорода позвонят или из самой Полтавы. Где Месяц, мол? Кто дал приказ на изъятие, кто в народе ненужные суеверия распускает? А не вредительство ли у вас в наличии?
— Отдай Месяц, а? — уже не приказал, попросил черт Фионин. — Христом-Бо… Тьфу ты, с тобою и язык отсохнет!
— Не брал я Месяца! — не выдержал Черт, улыбаясь во всю свою зубастую пасть. — На месте он, смотреть лучше надо. А то говоришь, порядок, порядок…
Зарычал черт Фионин, сжал револьвер в когтях. Но тут в замке ключ повернулся. Открылась дверь, шагнул на порог сам гражданин Сатанюк в красе и силе своей. Реглан кожаный расстегнут, на сапогах яловых то ли грязь, то ли снег с грязью, портфель немецкой кожи под мышкой. Вскочил черт Фионин, руки по швам опустил, замер царским гренадером. Не посмотрел на него гражданин Сатанюк, к столу шагнул, плеснул в стакан воды из графина. Хлебнул, поморщился. Мутна вода, давно не меняли.
— Отпусти его!
— Как отп-пустить? — обомлел Фионин, от изумления языком о клыки цепляясь. — Он это, он! Он Месяц украл, я докажу, я его в подвале…
Зарычал гражданин Сатанюк, морду псиную сморщил:
— На месте Месяц, чтоб его! Я в Полтаву звонил. И в Миргород, и в Киев. Всюду на месте, только у нас одних пусто.
— Ну, так… — Черт Фионин аж подпрыгнул. — Туча это! Я же говорил: туча! Вот…
Подбежал к окну, отдернул тяжелую штору. Застонал.
— Хоть бы не заметил кто! — вздохнул Сатанюк, без всякой, впрочем, надежды. — Где там! Сами же к бдительности приучали.
— Явление это астрономическое! — не сдавался черт Фионин. — Скажем, что необъяснимое наукой…
— Вот и будешь объяснять, за кругом Полярным, — перебил Сатанюк и к Черту повернулся. — Слушай, может, договоримся, а?
Не стал Черт отвечать. Встал — да и вышел, о приятеле своем Сартре подумать не забыв. Прав философ, во всем прав! Какой мудрец скажет, доброе ли дело сотворилось — или совсем напротив? С одной стороны, не дали людям Месяцем полюбоваться в Святую ночь, с другой же… Сильна она, экзистенция!
Как в воду глядел гражданин Сатанюк. Заметили в райцентре непотребство, с Месяцем приключившееся. В ту же ночь на карандаш взяли, а на следующее утро куда следует сообщили. И вправду не дело: календарь, властью изданный и властью одобренный, Месяцу на небо подняться велит, наука наша, самая передовая в мире, с этим вполне согласна. А Месяц, простите, где? Как народу трудящемуся пояснить? Что в ночь Рождественскую, из праздничной в обычную разжалованную, кто-то провокацию устроил, дабы внимание ненужное привлечь? И если бы хоть повсюду, так ведь нет, только в одних наших Ольшанах!
Написали, а для верности еще и позвонили — прямо в Киев. В пекельное же ведомство звонить нужды нет, там сразу узнали, не замешкались. В общем, началось.
Одно спасение имелось — в следующую ночь Месяц народу явить. Иное бы тоже годилось: тучами небо затянуть да на тучи все задним числом и списать, но только не властен черт над Небом! Это ему не на Земле пакости да мерзости творить.
Так что не вышло с тучами — и с Месяцем не получилось. Следующая ночь звездная выдалась, ясная. Над Миргородом Месяц взошел, пополневший слегка, и над Полтавой взошел, и над Харьковом. Только над Ольшанами темно.
Чего уж там гражданин Сатанюк с чертом Фиониным делали, к кому обращались, про то никто в точности не ведает. Говорят, падали нашему Черту в ноги, обещали на любую должность назначить, какой угодно оклад выписать, а вместо железного моста вновь деревянный построить. Что и как отвечал им Черт, неизвестно, но только ясно — не помогло.