— Тьфу ты, — сказал Саша. Пылесосы почему-то будили в нем чувство вины.
Машину он оставил под окном, намереваясь выехать рано утром. В половине двенадцатого ночи грянул телефонный звонок.
— Алло! — сказал Саша, голосом давая понять нежелательному собеседнику, что звонить в такое время — наглость и моветон.
— Саня? — быстро спросили на том конце провода. — Слава богу, ты дома…
— Кто это? — гавкнул Саша, не позволяя себя разжалобить.
— Это Захар… Захар Кононенко…
— Привет, — сказал Саша без радости. Захар когда-то был его одноклассником; последние несколько лет они виделись не то чтобы часто, но регулярно — Захар, на все руки мастер, продавал по дешевке вазочки, полочки, резные фигурки гномов для дачного интерьера и прочие изделия народного промысла. Тот же Захар три года назад сложил Маленину камин на даче и однажды починил машину, когда три продвинутые автомастерские отказались браться за ремонт.
Ни о какой дружбе между ними речь идти не могла — хотя порой Саша находил некоторую приятность в том, чтобы «раздавить» на пару с Захаром бутылку «Медовой с перцем». На даче, разумеется, и лучше поздней осенью, когда огонь в камине и дождь за окном располагают к задушевным беседам. Но теперь был май, хотя и прохладный, и Саша не считал, что поздний звонок Захара хоть сколько-нибудь уместен.
— Слушай, — сказал он сухо и посмотрел на часы. — У меня был тяжелый день… И я сплю. Позвони в понедельник.
— Саня! — взмолился голос в трубке. — В понедельник меня уже… Слушай… — Захар явно подбирал аргументы, желая удержать Сашину руку, несущую трубку на рычаг. — Слушай… Ты Янку Маасу помнишь?
Янкой Маасой звали их общую одноклассницу. Когда-то Саша целый год был влюблен в Янку; воспоминания о ней остались наполовину приятными, но только наполовину.
— Чего ты хочешь? — спросил он устало.
— Меня хотят убить, — призналась трубка.
* * *
Спокойный уик-энд с Лилькой и шашлыками определенно летел ко всем чертям.
Во-первых, в субботу с утра зарядил дождик. Во-вторых, уютная Сашина подруга прислала SMS-ку с извинениями: она-де не может приехать в связи с нездоровьем. В-третьих, и в самых ужасных, у ворот дачи обнаружился Захар — у Саши создалось впечатление, что тот ночевал в обрезке огромной трубы, больше пяти лет ржавеющей в лопухах под забором.
— Ты прости, — сказал Захар с заискивающей улыбкой. — Я сейчас уйду…
Саша полез во внутренний карман, вытащил пятидесятку:
— Возьми.
— Спасибо, — пробормотал Захар, прижимая бумажку к груди. — Я верну… Честное слово — буду жив, верну…
— Ладно, — пробормотал Саша. Никогда еще он не видел однокашника в таком жалком состоянии — Захар выглядел обыкновенным бомжом, старым, несмотря на свой тридцатник, и насмерть перепуганным.
— Я уеду, — бормотал Захар, глядя в сторону. — Я тебе не буду больше докучать… Мне надо спрятаться, понимаешь, чтобы меня не нашли… Если бы еще паспорт поменять… А так — хоть с моста в воду!
— Да брось, — сказал Саша, давя невольное сочувствие. — Обойдется.
Однокашник печально покачал головой. Сделал шаг в сторону, как краб, — будто пытаясь уйти. Без особенного, впрочем, желания.
— Кстати, — сказал Саша неожиданно для себя. — А при чем тут… Янка Мааса?
Захар посмотрел ему в глаза — впервые с момента встречи.
— Ты еще спроси, — проговорил еле слышно, — при чем тут пылесосы «Никодим»…
* * *
До девятого класса Захар Кононенко был твердым хорошистом, бессменным редактором стенгазеты и компанейским, в общем-то, парнем. Учителя его любили за безотказность и неприметность и за осмотрительность, часто граничащую с трусостью; пацаны не шпыняли — во многом благодаря тому, что Сашка Маленин был к тихоне доброжелателен.
Захару удавались шаржи и самодельные комиксы. Маленин пускал их на уроке из рук в руки, пацаны ржали, картинки изымались, запись в дневник получал автор — Кононенко. Но Захар не роптал и рисовал снова; серия его карикатур на учителей долгое время украшала маленинский портфель изнутри.
Ни о какой дружбе между ними речь идти не могла — хотя порой Сашка находил некоторую приятность в том, чтобы посидеть с художником на перилах школьного крыльца, давая смешные прозвища проходящим мимо девчонкам. Иногда за такое творчество девчонки били их портфелем по голове; Сашка Маленин одноклассниц не ставил ни во что и издевался беспрестанно — над всеми, кроме одной.
Янка Мааса перешла в их школу в девятом классе. Ее попытались дразнить «негритоской», но затея умерла, едва родившись. Янка была квартеронкой — то есть на четверть африканкой; кожа светло-кофейного цвета, глаза черные, миндалевидные, волосы вьющиеся — но не курчавые, а волнистые, мягкие, свободно лежащие на плечах.
Скоро девчонки стали называть ее — шепотом, с оглядкой — Пиковой Дамой. Оказалось, Янка потрясающе гадает на картах, и что ни предскажет — непременно сбывается.
Родители ее были обыкновенные инженеры, зато бабка по материнской линии жила где-то в Полтавской области и числилась, безо всяких сомнений, ведьмой. А дед по отцовской линии, когда-то учившийся в Киевском мединституте, теперь обретался на родине, в Африке. Неизвестно, какой из него вышел врач, но то, что он — потомственный африканский колдун, тоже сомнению не подлежало.
Неизвестно, какой из него вышел врач, но то, что он — потомственный африканский колдун, тоже сомнению не подлежало.
Вот такая Янка. Случилось так, что Сашка Маленин и Захар Кононенко влюбились в нее одновременно.