— Ладно. Потом расквитаемся… Ты права, у него чуть ли не банда, а у нас — полтора инвалида… Давай-ка покажи свою ногу, старик. Будем надеяться, что обошлось легким испугом! — Он присел. — Задери штанину… Ну-ка, ну-ка… Темнотища. Карменсита, а огоньку никакого нет? Я на ощупь как-то не привык диагнозы ставить.
— Если здесь лучину зажжем, боюсь, как бы фургон не спалить, — заметил Хайден, закатывая штанину и морщась.
— Там, на заднем дворе, путники у костра сидят! — вспомнила девушка. — Пойдемте к ним! Они не прогонят. Это не трактирщик, у дорожных людей свои правила…
— Хорошая мысль! — улыбнулся вирусолог, помогая барону подняться. — Похромали, дружище! Кстати, Кармен, а ты не боишься повозку без присмотра оставлять? Тут, я гляжу, народец тот еще!
— Да что у меня брать? — звонко рассмеялась она. — Юбки? Или кувшины?
— Ну мало ли… — Ильин пожал плечами и спрыгнул на землю, подавая руку Хайдену. — Тебе виднее, конечно. Вот, помню, был у одного парниши с нашего потока «мерс» — умереть не встать! Из Германии гнали, кожаный салон, все на автоматике, сиденья с подогревом… Как он трясся над ним! Сигнализацию поставил крутейшую — реагировала даже на появление пятен на солнце… И все равно сперли! Потому как охота пуще неволи… Но это, конечно, не фургон…
На небольшом пятачке земли, окруженный повозками, жарко горел костер, выпуская искры в черное небо. Пахло печеной картошкой.
Пахло печеной картошкой. Вокруг огня, подстелив под себя что придется, сидели люди. Разные — здесь были и изможденные работой крестьяне в лохмотьях, и пара седых странников с корявыми посохами, и торговый люд — солидный, при бородах и сапогах. Но отсюда никого не гнали прочь — двигались, пропуская к огню, угощали, чем могли… Видно, даже людям с деньгами не очень хотелось останавливаться на ночлег в трактире.
Какой-то старичок в драной рубахе негромко тренькал то ли на гуслях, то ли на балалайке — Аркаша не разглядел, на чем именно, но треньканье это слух не резало, наоборот — настраивало на мирный лад… Кармен раздобыла где-то несколько картофелин, с молчаливого разрешения остальных зарыла их в угли и время от времени ворошила длинной хворостиной.
— Ну-с… — Медик внимательно разглядывал опухшую ногу барона. — Хорошего, конечно, я ничего тут не вижу…
— Уй!
— Терпи, я кость прощупываю… Так… Ага… Ну перелома у тебя нет! Но ушиб неслабый. Надо бы что-то холодное приложить, тогда к утру полегчает и ходить вполне сможешь.
— Меч подойдет?
— Попробуй, — кивнул Ильин.
Хайден снял с пояса меч и приложил холодный клинок к больному месту.
— Да ведь лезвие узкое, — повернулся к нему сидящий рядом мужчина, судя по запыленным доспехам — воин. — Вот, держи! Щит побольше будет! Тоже металл…
— Спасибо, — благодарно кивнул барон, беря в руки тяжелый круглый щит, изрисованный непонятными крючками и загогулинами.
Аркаша уселся, по-турецки скрестив ноги, прямо на землю. От костра несло жаром, негромкие голоса путников убаюкивали. Кармен выкатила из углей одну картофелину и потыкала ее палочкой.
— Готово! — весело сказала она. — Хочешь?
— Давай, — кивнул медик. — И Хайду кинь! Он у нас раненый, ему положено в первую очередь…
Старичок с гуслями, глядя на оранжевое пламя, снова тронул пальцами струны.
— Далеко-далеко, — негромко, напевно начал он, — на далеком Востоке, есть страна вечного счастья. Там нет ни холодной зимы, ни жаркого лета, нет там ни холмов, ни долин, а одна только сверкающая равнина простирается на многие мили… Ни болезней, ни старости, ни слез, ни горя нет в этой стране, ни одно злодеяние не оскверняло никогда эту благословенную землю… Нет там ни людского гнева, ни нищеты, ни голода. И есть в той стране роща, где растут высокие деревья, приносящие райские плоды, которые никогда не гниют и не падают на землю. И живет в той роще всего одна птица, и имя ее — Феникс…
Путники затихли, вслушиваясь в негромкий голос сказителя. Аркаша протянул барону свою картофелину и взял у девушки другую, обжигаясь и дуя на ладони.
— …оперенье его пылает, подобно огню, рыжим и алым — как солнце, что породило его, — продолжал старик. — И нет у него хозяев, нет сородичей и потомков — он один такой во всем мире. Совсем один. И в одиночестве живет Феникс пять сотен лет среди деревьев священной рощи, ведая все тайны бытия, смерти и бессмертия… но пятьсот лет проходят, и время становится в тягость чудесной птице. И чтобы обновить старое и вернуть к новой жизни умершее, Феникс покидает благословенную страну счастья и летит в этот мир, полный скорби и смерти, и ищет между гор тихую рощицу, ищет самое высокое дерево и вьет там гнездо, что послужит ему погребальным костром…
— Еще один самоубийца, — тихо хмыкнул Аркадий.
— А говорят, что животные этим не страдают!
— Тихо! — сердито пихнула его локтем Кармен. — Дай послушать!
— Да этой легенде уже лет, как… Ее же все знают!
— А я не знаю! Не мешай!
— Как хочешь… — Молодой человек пожал плечами и зевнул.
— …готовясь к смерти, он собирает погребальные масла и благовония, устилает свое гнездо ароматными листьями, окропляет себя маслом и, справив собственные похороны, расстается с жизнью…