— Почему? — удивился сосед, без интереса обозревая пещеру.
— Потому что, дедуля, я моложе, привлекательнее, упитаннее и — как вывод — вкуснее!
— «Дедуля»? — Доспехоносец посмотрел на Аркадия странным взглядом. — Может, я и старше вас, сэр, но мне еще нет и тридцати.
— Уверен? — Вирусолог окинул взглядом длинную бороду, спутанные волосы непонятного цвета, давно свалявшиеся в сосульки, запавшие щеки и резкую сетку глубоких морщин на лбу… Тридцати ему нет, как же! Да этот Дон Кихот ему, Аркадию, в отцы годится!
«Дон Кихот», все поняв по лицу молодого человека, нахмурился:
— Отдайте мне мой…
Он замолк на полуслове — с зеркально отполированной поверхности шлема, который все еще держал в руках недоверчивый медик, на него смотрел старик.
— Это — я?!
Аркаша покосился на шлем, потом — на незнакомца, потом — опять на шлем…
— Слушай, дружище… а ты в зеркало хоть раз в жизни смотрел?
— Смотрел, — задумчиво ответил сосед. — Когда — не помню, но что смотрел — помню точно… Погодите! Где я? И почему меня подвесили здесь, как…
— Буратино? — подсказал Ильин и развел руками. — Вон видишь ту милую женщину с фигурой шпалоукладчицы? Она нас на пару из речки выловила. А где мы — без ста грамм не разберешься. У этой спрашивать — только время терять и нервы… Кстати, лошадь — твоя?
— Где?
— Снаружи гуляет, такая ничего себе, тоже железом обвешанная…
— Наверное, моя… А что я делал в реке? Да еще и в доспехах?!
— Это ты у меня спрашиваешь?! — изумился микробиолог. — Тебе уж, наверное, лучше знать!
— Я… не помню.
— Совсем?
— Совсем… — Дед казался таким растерянным, что Аркаше стало его просто по-человечески жалко.
— Звать-то тебя как, увечный? — сочувственно спросил он. — Или тоже не помнишь? Да-а, старость — не радость… — Врач посмотрел на котел и добавил грустно-задумчиво: — И молодость — гадость!
— Мне двадцать семь лет, сэр! — сверкнул глазами «дед». — И я помню, как звучит мое имя!
— И как же?
— Хайден Эйгон к вашим услугам, — чуть склонил голову старик. — А вас?
— Ильин. Аркадий Ильин, — не ударил в грязь лицом медик, тоже кланяясь, насколько позволял крюк, — приятно познакомиться, жаль, обстановка не слишком располагает… Стой, так ты американец, что ли?
— Кто?
— Из Штатов, да? Или из Англии, судя по прикиду… Только не ври, что русский, — все равно не поверю! Говоришь хорошо, да уж больно глаза незамутненные, с пяти шагов видно — заграница!
— Я из… из… я не помню! — с тоской сказал Хайден. И удивился.
Аркадий Ильин, — не ударил в грязь лицом медик, тоже кланяясь, насколько позволял крюк, — приятно познакомиться, жаль, обстановка не слишком располагает… Стой, так ты американец, что ли?
— Кто?
— Из Штатов, да? Или из Англии, судя по прикиду… Только не ври, что русский, — все равно не поверю! Говоришь хорошо, да уж больно глаза незамутненные, с пяти шагов видно — заграница!
— Я из… из… я не помню! — с тоской сказал Хайден. И удивился. Сначала тому, что расстроен, а потом тому, что удивился. Он не помнил почему, но твердо знал — ни страх, ни любопытство, ни что-либо подобное ему недоступно! Так отчего же… и в голове какой-то туман…
— Ты по профессии кто? — не отставал Аркаша. — Историк? Нет? А кто? Универ какой заканчивал?
— Не помню.
— Ой как все глухо-о… — Звезда вирусологии задумчиво покрутил в руках шлем и тихо ойкнул: на гладкой металлической поверхности темнела хор-рошая такая вмятина! Вмятина была полукруглой, глубокой и имела подозрительные очертания чьей-то пятки…
«Чтоб у меня кардиограмма выпрямилась! Это ж не иначе как моих рук… то бишь ног… то бишь, тьфу ты, ноги дело! В реке еще… Вот уж въехал так въехал, Брюс Ли отдыхает! То-то, я гляжу, старикан в детство впал… Амнезия, посттравматический синдром?»
— Ты вот что, приятель, не раскисай! — преувеличенно бодрым тоном сказал пристыженный микробиолог, втайне надеясь, что его случайная жертва подробностей своего увечья так и не вспомнит. — Это явление временное… — Он отвлекся на хлопочущую у очага великаншу и добавил: — Весьма временное. Вон тот котелок видишь?
— Вижу.
— Это для нас.
— Мыться будем?
— Вообще-то вариться, но одно другому не мешает… Дед! Ты слепой?! Кушать нас будут, ку-шать!
— Как это?!
— Обыкновенно! Кости в суп, уши — на холодец! Меня, пока сюда несли, детально просветили в смысле меню…
— Меня… будут… есть? — с запинкой переспросил контуженный.
— Да!
— Меня? Хайдена Эйгона? Барона Эйгона Эндлесского?! Съедят?! — даже не ужаснулся, а искренне возмутился рыцарь. И опять удивился. Он — злится? Странно. Непонятно почему, но как это странно! Такое ощущение, что долгое время не дышал, а потом…
— Съедят, дружок, и за милую душу… Барона? Ты сказал — барона? Ты что, аристократ?! Настоящий?!
— Род Эйгонов древнее королевского, — пожал плечами Хайден (взял себе на заметку — вспомнить, кто такие эти Эйгоны?) и поерзал на крюке. Прочный. — Сэр Аркадий, мне не нравится это место. Надо отсюда уходить.
— Ага… попробуй! — Ильин кивнул на Пециллу. Та, напевая, сыпала в котел какие-то пахучие специи. — Тетенька на плотный ужин настроилась. И муженек у нее опять же… Репа — во! Плечи — во! Спина — как футбольное поле! Да сам посмотри, вон он как раз на пороге нарисовался…