— Твой аргумент — статистический, — заметил Арсибальт. — Может, мы имеем дело с необычным камнем.
— Такая гипотеза не выдерживает проверки взвешиванием.
— Весы светителя Гардана — полезный методологический принцип. В жизни ему многое не подчиняется, — напомнил Арсибальт. — В том числе ты и я.
Я не говорил с Ороло уже лет сто, но сегодня он сел с нами, лицом к окну, выходящему на горы. Ороло смотрел на них примерно с тем же чувством, что я — на звездокруг несколько минут назад. День был ясный, пики вырисовывались чётко, и казалось, что до них можно докинуть камнем.
— Интересно, хорошая ли сегодня видимость на Блаевом холме. — Ороло вздохнул. — Уж точно лучше, чем здесь.
— Это тот, на котором пены съели печень светителя Блая? — спросил я.
— Он самый.
— А он разве где-то близко? Я думал — на другом континенте или вроде того.
— Нет. Блай был наш, эдхарец. Можешь посмотреть в хронике. У нас и реликвии его где-то хранятся — священные рукописи и всё такое.
— А что, на его холме правда есть обсерватория? Или ты меня разыгрываешь?
Ороло пожал плечами.
— Понятия не имею. Эстемард построил там телескоп после того, как отрёкся от обетов и выбежал в дневные ворота.
— А Эстемард был?..
— Одним из двух моих учителей.
— Второй — Пафлагон?
— Им обоим стало тошно здесь примерно в одно время. Эстемард ушёл за ворота. Пафлагон как-то после ужина направился к верхнему лабиринту, и больше я его не видел, пока… ну сам знаешь. — Тут Ороло вспомнил, что я был тогда в другом месте. — А ты что делал во время призвания Пафлагона? Когда ещё гостил у Аутипеты?
Аутипета, согласно древнему мифу, подкралась к спящему отцу и выколола ему глаза. Я не слышал, чтобы сууру Трестану так называли, поэтому только закусил губу и затряс головой.
Я не слышал, чтобы сууру Трестану так называли, поэтому только закусил губу и затряс головой. Арсибальт фыркнул так, что суп брызнул у него из носа.
— Это нечестно, — сказал я. — Она просто исполняла приказы.
Ороло твёрдо решил меня уплощить.
— Знаешь, во время Третьего предвестия люди, совершавшие чудовищные преступления, часто говорили…
— Что просто исполняют приказы. Это мы все знаем.
— Фраа Эразмас страдает синдромом светителя Альвара, — вставил Арсибальт.
— Эти люди сгребали детей в печи бульдозерами, — сказал я. — Что до светителя Альвара, он в Третье разорение уцелел единственный из всего концента и тридцать лет провёл в плену.
Закрыть на несколько недель доступ к телескопам — несколько другой масштаб, а?
Ороло обдумал мои слова, затем подмигнул.
— Тем не менее вопрос в силе: что ты делал во время воко?
Разумеется, мне очень хотелось всё ему рассказать. Я и рассказал — но в форме шутки:
— Пока никто не видел, я сбегал на звездокруг провести наблюдения. К несчастью, светило солнце.
— Ах этот треклятый огненный шар! — воскликнул Ороло. Тут ему в голову пришла новая мысль. — Но ты знаешь, какие инструменты видят яркие предметы даже днём.
Ороло подыграл моей шутке, и не ответить было бы неспортивно.
— Увы, МиМ был направлен в неподходящую сторону, — сказал я, — а развернуть его у меня не было времени.
— В неподходящую для чего? — спросил Ороло.
— Чтобы смотреть на что-нибудь яркое: планету или… — Я не договорил.
Джезри сел за пустой стол по соседству, лицом к нам, и замер, словно забыл про еду. Если бы он был волком, то развернул бы уши.
Ороло сказал:
— Надеюсь, ты не перетрудишься, если доведёшь фразу до конца?
Я взглянул на Арсибальта. Вид у него был растерянный, почти испуганный. Думаю, у меня тоже. Всё началось с шутки. Теперь Ороло пытался подвести нас к чему-то серьёзному, а мы не понимали к чему.
— За исключением сверхновых, все яркие объекты близко — в Солнечной системе. А здесь почти всё сосредоточено в плоскости эклиптики. Итак, фраа Ороло, в нелепой фантазии, в которой я забежал на звездокруг, чтобы посмотреть на небо средь бела дня, мне, дабы увидеть что-нибудь стоящее, пришлось бы развернуть МиМ с полюса в плоскость эклиптики.
— Я просто хотел, чтобы твоя нелепая фантазия была внутренне непротиворечива, — пояснил фраа Ороло.
— Ну, теперь она тебя устраивает?
Он пожал плечами.
— Твои доводы убедительны. Но не отмахивайся так запросто от полюсов. На них много что сходится.
— Например? Меридианы? — фыркнул я.
Арсибальт, в том же тоне: — Перелётные птицы?
Джезри: — Стрелки компасов?
И тут более высокий голос вставил: — Полярные орбиты.
Мы повернулись и увидели, что к нам с подносом направляется Барб. Наверное, он слушал вполуха, пока стоял в очереди, и теперь выдал ответ на задачку мальчишеским дискантом, который можно было услышать с Блаева холма. Слова были столь неожиданными, что все в трапезной подняли головы.
— По определению, — продолжал Барб нараспев, как всегда, когда излагал что-нибудь выученное по книге, — спутник на полярной орбите должен при обращении вокруг Арба пройти над каждым из полюсов.
Ороло, чтобы не рассмеяться, затолкал в рот кусок хлеба, которым вылизывал подливку. Барб теперь стоял рядом со мной, держа поднос в нескольких дюймах от моего уха, но не садился.
Я почувствовал на себе чей-то взгляд и, повернувшись, увидел фраа Корландина несколькими столами дальше. Он как раз отводил глаза, но по-прежнему слышал, как Барб вешает: