— Всё точно, но кто «вы» и кто «мы»?
— Очевидно, что завтра ты пойдёшь к эдхарианцам, а я — в Новый круг.
— Этого все ждут. Но будет наоборот, Раз.
— Ты держала для меня место у эдхарианцев?
— Ты мог бы выразиться и поделикатнее.
— Неужели я так сильно нужен эдхарианцам?
— Нет.
— Что?!
— Если бы они устроили тайное голосование, ты мог бы и не победить. Прости, Раз, но я должна быть честной. Очень многие сууры хотят, чтобы я пошла к ним.
— Я почему нам не пойти к ним вместе?
— Это невозможно. Я не знаю подробностей, но Корландин с Халигастремом о чём-то договорились. Решение принято.
— Если я эдхарианцам не нужен, так что вообще обсуждать? — спросил я. — Ты видела, какой бочонок выставил мне Новый круг? Они давно меня к себе заманивают. Почему бы мне не пойти к ним, а тебе — в любящие объятия суур эдхарианского капитула?
— Потому что Ороло хочет другого. Он сказал, что ты нужен ему в команде.
Я чуть не расплакался.
— Вот что, — сказал я после долгого молчания. — Ороло знает не всё.
— О чём ты?
Я огляделся. Клуатр показался мне слишком маленьким и тихим.
— Давай пройдёмся, — предложил я.
Снова я заговорил только на другом берегу реки, когда мы шли в лунной тени под стеной. Тут-то я и рассказал, что делал во время воко.
Тулия долго молчала.
— Отлично! — сказала она наконец. — Это всё решает.
— Что всё?
— Тебе надо идти к эдхарианцам.
— Тулия, во-первых, никто не знает, кроме тебя и Лио. Во-вторых, я скорее всего не смогу забрать табулу. В-третьих, на ней, вероятно, не будет ничего полезного.
— Частности, — фыркнула Тулия. — Ты вообще меня не понял. Твой поступок доказывает, что Ороло прав. Твоё место — в его команде!
— А твоё, Тулия? Где твоё место?
Она не ответила, и мне пришлось повторить вопрос.
— То, что случилось в Десятую ночь, случилось. Все мы приняли решения, каждый — своё. Возможно, потом мы о них пожалеем.
— В какой мере это моя вина?
— А кого это волнует?
— Меня. Я жалею, что не мог выйти из штрафной кельи и всех вас остановить.
— Мне не нравится то, что ты говоришь. Как будто все повзрослели, пока ты там сидел. Кроме тебя.
Я остановился и часто задышал. Тулия прошла ещё несколько шагов, потом вернулась ко мне.
— «В какой мере это моя вина?» — передразнила она. — Да не всё ли равно? Дело сделано.
— Мне не всё равно. Я переживаю, потому что от этого зависит мнение большинства эдхарианцев.
— Брось переживать! — сказала она. — Или хотя бы помолчи.
— Ладно, извини. Просто мне казалось, что ты — тот человек, которому можно рассказать о своих чувствах.
— Ты думаешь, я хочу быть таким человеком до конца жизни? Для всего концента?
— Вижу, что нет.
— Вот и отлично. Поговорили и хватит. Иди к Халигастрему. Я пойду к Корландину. Скажем им, что вступаем в их ордена.
— Хорошо. — Я с деланным безразличием пожал плечами и пошёл к мосту. Тулия меня догнала. Я молчал, думая о том, что вступаю в орден, где многие не желают меня видеть и будут винить за то, что я занял место Тулии.
Мне хотелось злиться на неё за то, как резко она со мной обошлась. Впрочем, рад сообщить, что к тому времени, как мы миновали мост, голос обиды умолк — пусть не навсегда, но я уже знал, что не должен обращать на него внимания.
Мне безумно страшно было вступать в эдхарианский орден при нынешних обстоятельствах. Однако я чувствовал, что правильно — сжать зубы и действовать, не цепляясь в поисках моральной поддержки за Тулию или за кого-то ещё. Как с теорической задачкой, когда понимаешь, что на верном пути, а всё остальное — частности. Отблеск красоты, о которой говорил Ороло, лежал передо мною, как путеводная лунная дорожка.
— Ты хочешь поговорить с Ороло? — спросил фраа Халигастрем после того, как я сообщил ему новость. Он не удивился и не выказал радости, вообще никаких чувств, кроме безграничного утомления. В старом зале капитула горели свечи; глядя в озарённое их светом лицо фраа Халигастрема, я впервые понял, как его вымотали последние недели.
Я задумался. Казалось бы, что может быть естественней, чем поговорить с Ороло, а я даже не попытался его найти. Учитывая, как прошёл разговор с Тулией, мне не хотелось ещё полночи рассказывать другим о своих чувствах.
— Где он?
— Кажется, на лугу. Они с Джезри проводят наблюдения невооружённым глазом.
— Тогда не буду им мешать, — сказал я.
Мои слова как будто прибавили Халигастрему сил. Фид начинает вести себя по-взрослому .
— Тулия вроде бы считает, что он хочет видеть меня здесь.
Я обвёл глазами старый зал капитула: просто расширение в галерее клуатра, служащее почти исключительно для церемониальных целей, но остающееся сердцем всемирного ордена; место, которое сам светитель Эдхар когда-то мерил шагами, размышляя о теорике.
— Тулия права, — ответил Халигастрем.
— Тогда и я хочу здесь быть, пусть даже меня примут без радости.
— Если и так, лишь из опасений за твоё благополучие, — сказал он.
— Что-то мне плохо верится.
— Ладно, — отвечал он чуть досадливо. — Может быть, причина в другом. Ты сказал «без радости», а не «враждебно». Сейчас я говорю только о тех, кто не выкажет радости.
— Вы — в их числе?
— Да. Нас, безрадостных, волнует только…
— Потяну ли я?