— У долистов тоже, — заметил я.
Ала взглянула на меня жалостливо. Может быть, даже с оттенком ласки.
— Ладно, — сказал я. — Долистам оружия не надо.
— Суура Вай погибла. Ей противостояли пятеро, и у одного был плазменный резак. Ужасная история. Тех пятерых она успела уложить. Но главным образом благодаря сууре Вай остальные долисты добрались до того окна.
Ала сделала паузу, давая мне время свыкнуться с услышанным. Я искренне ненавидел сууру Вай, когда после Махща она зашивала меня леской, но сейчас, вспомнив операцию на столе для пикника, чуть не расплакался.
Почтив молчанием память сууры Вай, Ала продолжила:
— Теперь представь себе это с точки зрения больших шишек в конференц-зале. Они видят, как на их глазах подчинённые превращаются в свободно парящие трупы. Поделать ничего не могут. Фраа Оза подлетает к окну и ставит прямо на стекло кумулятивный заряд.
Что это такое, они не знают. Он делает движение рукой. Сжигатель планет взрывается в трёх местах: детонатор, система автономного наведения, баки с топливом. Взрыв баков вызывает мощную вторичную детонацию.
— Мы заметили.
— Фраа Грато убило обломком.
— Проклятие! — В глазах защипало. — Он закрыл меня от пуль…
— Знаю, — тихо проговорила Ала.
Вновь немного помолчав, она продолжила:
— Теперь боссы понимают, что закреплено на окне. Правильно истолковав намёк, они открывают шлюз. Эзма входит. Оза остаётся снаружи: он — приставленный к их виску пистолет. Эзма, в скафандре, загоняет всех увиденных Геометров в конференц-зал, запирает дверь и задраивает её порошком светителя Лоя. Оза присоединяется к ней, захватив кумулятивный заряд. Они запирают дверь, ведущую из вершины в остальной «Дабан Урнуд», и задраивают её тоже. Взрывают четвёртый заряд так, чтобы почти весь воздух из вершины ушёл в вакуум. Теперь к ним можно приблизиться только в скафандрах. Они забираются в одно из немногих помещений, где воздух ещё есть. У них кончается кислород, они снимают скафандры, после чего испытывают обычные симптомы.
— Да, кстати, из-за чего это?
Ала передёрнула плечами.
— Гемоглобин — потрясная молекула. Очень точно настроена на свою задачу: забирать кислород из лёгких и доставлять каждой клетке тела. Если дать ей непривычный кислород, она по-прежнему справляется, но хуже. Итог как на большой высоте: одышка, головокружение, путаница в мыслях.
— Галлюцинации?
— Возможно. А что? У тебя были галлюцинации?
— Не важно… но погоди секундочку, Жюль прекрасно дышал арбским воздухом.
— Со временем человек акклиматизируется. Организм начинает вырабатывать больше красных кровяных телец. Через неделю-две ты дышишь свободно. Например, на «Дабан Урнуде» некоторые почти никогда не выходят из своего орба. Им трудно дышать смешанным воздухом в общих частях корабля. Другие привыкают.
— Как фтосская женщина-астроном, которая впустила нас через обсерваторию.
— Да. Когда она увидела, как вы задыхаетесь и теряете сознание, она узнала симптомы и подняла тревогу.
— Это было так?
Ала вновь наградила меня тем же жалостливо-ласковым взглядом.
— Ты что, думал, будто вам удалось незаметно проникнуть на корабль?
— Я… э… думал, что именно так всё и было.
Она схватила мою руку и поцеловала.
— Казалось бы, твоё эго могло удовольствоваться тем, что вы на самом деле сделали и за что вас ещё долго будут прославлять.
— Ладно, — сказал я, торопясь перевести разговор с моего эго на что-нибудь другое. — Она подняла тревогу.
— Да. Разумеется, из-за того, что сделали долисты, сигналы тревоги звучали уже по всему кораблю. Тем не менее несколько врачей добрались до обсерватории, где увидели вас без сознания, но живых. На ваше счастье, здешним медикам к такому не привыкать. Вам дали кислородные маски, что немного помогло. Однако они никогда прежде не лечили арбцев, поэтому боялись гипоксических повреждений мозга и для перестраховки заморозили вас в барокамере.
— Заморозили.
— Да. Буквально. Снизили вашу температуру до предела, который способен перенести мозг, одновременно насыщая кровь латерранским воздухом. Вы пролежали без сознания неделю.
— А что с Озой и Эзмой?
Ала долго молчала, прежде чем сказать:
— Ну, Раз, они погибли. Урнудцы вычислили их местоположение. Взорвали переборку. Воздух вышел наружу.
Минуту я лежал, не двигаясь и не говоря.
— Что ж, — сказал я наконец. — Думаю, они погибли как настоящие долисты.
— Да.
Я горько хохотнул.
— А я — как настоящий не-долист — остался жив.
— И я ужасно этому рада.
— И я ужасно этому рада.
И тут она снова начала плакать. Не от горя, что погибли долисты, и не от радости, что остальные живы. Ала плакала от стыда и боли, что отправила нас туда, где мы легко могли погибнуть, что ответственность, лежавшая на её плечах, и логика ситуации не оставили альтернативы Ужасному решению. Теперь до конца жизни — я наделся, нашей жизни — ей предстояло просыпаться по ночам в поту. Однако эту боль Ала должна была держать в себе; почти любой, с кем бы она захотела поделиться, не выказал бы сочувствия. «Ты отправила туда друзей?! А сама осталась здесь, в безопасности?» Так что я знал: это всегда будет наша общая тайна. Я вылез из-под Алы и обнял её.