Аперт восходит к празднику урожая, совпадавшему с концом календарного года. Благодаря цепочкописи, успешно практиковавшейся до Второго разорения, овощи у нас созревали почти круглый год. Более нежные культуры мы зимой выращивали в теплицах. Но еда только что с клуста в самый сезон — совершенно другое дело!
Клусты изобрели задолго до времён Кноуса жители материка, лежащего по другую сторону арбского шара от Эфрады и База. Попкорница росла прямо из земли и достигала высоты человеческого роста. К концу лета на ней поспевали увесистые початки из разноцветных зёрен. Тем временем её стебли служили подпорками для стручковых бобов, которые обеспечивали нас белками и обогащали почву азотом, необходимым для попкорницы. В переплетении бобовых стеблей зрели ещё три вида овощей: дальше всего от почвы, чтобы до них не добирались жуки, жёлтые, красные и оранжевые поматы, источник витаминов, придающие вкус нашим салатам и рагу. Внизу — стелющиеся горлянки. Посередине — полые внутри перечницы. Два вида клубней росли под землёй, а листовые овощи ловили оставшийся свет. Древние клусты включали восемь растений; за тысячи лет аборигены добились от них такой урожайности, какую только можно выжать, не залезая в цепочки.
Мы ещё повысили урожайность и добавили четыре типа растений, из которых два были нужны исключительно для обогащения почвы. В это время года наши клусты, высаженные с первым весенним теплом, радовали изобилием цветов и запахов, неведомых экстрамуросу. В аперт мы угощали мирян своим богатством, а заодно избавляли их от младенцев, у которых было мало шансов пережить зиму.
Я занял место для Корд и её парня. Ещё Корд привела нашего двоюродного брата, пятнадцатилетнего паренька по имени Дат. Я смутно его помнил. Он был из тех малышей, которых вечно возят во врачебную слободу с самыми невероятными травмами. Дат каким-то образом выжил и даже явился на аперт одетый вполне прилично. Его многочисленные шрамы скрывала курчавая шевелюра.
Арсибальт постарался сесть напротив «обворожительной» Корд; насчёт Роска он, кажется, ничего не понял. Джезри усадил свою семью за соседний стол, так что мы с ним оказались спина к спине. Потом Джезри отыскал Ороло и уговорил сесть с нашей компанией. Лио и ещё несколько неприкаянных одиночек потянулись вслед за Ороло, после чего свободных стульев рядом с нами не осталось.
Дат был из тех, кто в простоте душевной без стеснения задаёт самые что ни на есть фундаментальные вопросы. Я старался отвечать в том же духе:
— Ты знаешь, что я пен, братец. Так что разница между нами и пенами не в том, что мы умнее. Причина, очевидно, в другом.
К тому времени мы уже так давно ели, пили, болтали и пели старые песни, что понятно было: разницы никакой нет. Дат, несмотря на все свои детские травмы, сумел сохранить мозги: он смотрел вокруг, всё примечал, а потом спросил, зачем нужно возводить стены, делиться на интрамурос и экстрамурос?
Ороло повернулся и внимательно поглядел на Дата.
— Ты бы лучше понял, если бы увидел точечный матик, — сказал он.
— Точечный матик?
— Иногда это просто однокомнатная квартирка с электрическими часами на стене и вместительным книжным шкафом. Инак живёт в полном одиночестве, без спиля, без жужулы. Может быть, раз в несколько лет к нему заглядывает инквизитор — убедиться, что всё в порядке.
— А смысл?
— Этот самый вопрос я предлагаю тебе обдумать. — И Ороло вернулся к разговору с отцом Джезри.
Дат поднял руки, словно сдаваясь. Мы с Арсибальтом рассмеялись, но не над ним.
— Вот так па Ороло и делает своё грязное дело, — заметил я.
— Сегодня ночью ты не заснёшь — будешь размышлять над его словами, — добавил Арсибальт.
— Ну помогите же мне! Я ведь не фраа! — взмолился Дат.
— Что заставляет человека сидеть в однокомнатной квартирке, читать и думать? — спросил Арсибальт. — Чем он должен отличаться от других, чтобы ему нравилась такая жизнь?
— Не знаю. Может, он просто на улицу не любит выходить? Боится открытого пространства?
— Агорафобия — неверный ответ, — произнёс Арсибальт с лёгким раздражением.
— Что, если места, куда он попадает, и вещи, которые он встречает по ходу работы, интереснее материального мира вокруг? — подсказал я.
— Ну-у-у… — протянул Дат.
— Можно сказать, разница между вами и нами в том, что мы заражены видением… другого мира. — Я чуть было не сказал «высшего», но ограничился прилагательным «другой».
— Мне не нравится твоя метафора с заражением, — начал Арсибальт на ортском. Я пнул его под столом коленкой.
— Что-то вроде другой планеты? — спросил Дат.
— Интересный взгляд, — сказал я. — Большинство из нас не думает о нём как о другой планете в духе фантастических спилей. Может, это будущее нашего мира. Может — альтернативная вселенная, куда нам не попасть. Или вообще чистая фантазия. Но так или иначе он живёт в наших душах, и мы, вольно или невольно, к нему стремимся.
Но так или иначе он живёт в наших душах, и мы, вольно или невольно, к нему стремимся.
— И какой он, этот мир? — спросил Дат.
У меня за спиной заиграла чья-то жужула. Мелодия была негромкая, но почему-то от неё у меня напрочь заклинило мозги.