— Или они живут подаянием, — предположил фраа Джад. — Как инаки древних нищенствующих орденов.
Гипотеза фраа Джада понравилась большинству инаков больше допущения, что Эстемард или Ороло оказывают какие-то услуги такой публике. Разгорелся спор. Наши попытки друг друга уплощить могли бы помешать богослужению, будь оно тихим и медитативным. Однако люди в скинии были куда голосистей нас, а их пение временами смахивало на выкрики. Я и ещё двое или трое наших отошли от спорщиков и с минуту смотрели то на картаблу, то на вершину. От Пробла (фраа Кармолату предположил, что это древнее сокращение от «Просветитель Блай») туда вела грунтовая дорога, несколько раз опоясывающая холм. Довольно скоро мы нашли её на местности: она начиналась от стоянки за скинией. Сейчас там было не проехать из-за машин. Несколько блестящих мобов, видимо, принадлежали тем, кто в Пробле считался бюргерами, но больше всего было пыльных кузовилей на толстых шинах. Посреди стоянки оставался проезд, но дорогу наглухо перегородил кузовиль Ганелиала Крейда.
По картабле до вершины было всего четыре мили. Мне надоело просто так стоять и ждать, поэтому я набрал воды в колонке посреди сквера и двинулся к дороге. Лио пошёл со мной. Фраа Крискан, самый молодой из столетников, тоже. Было немножко странно идти между машинами местных прихожан, но как только мы выбрались на дорогу и миновали первый поворот, стоянка и весь посёлок скрылись из глаз. Через минуту мы уже не слышали выкриков из скинии, только шуршание ветра, наполненного смолистыми запахами пустынных растений. Мы разгорячились от быстрой ходьбы, однако чувствовали, что с подъёмом воздух становится всё прохладнее. Со стороны холма, противоположной Проблу, открывался вид на вершину. Нам предстали несколько домов, покорёженные каркасы башенных антенн и многоугольные купола. Видимо, это были военные сооружения, ничем не примечательные — за те тысячелетия, что люди живут в здешних краях, такого рода руины стали привычной частью пейзажа.
Через некоторое время мы оказались над Проблом и помахали друзьям внизу. Служба в скинии ещё не закончилась. Мы думали, что машины нас скоро догонят, и вышли просто, чтобы не стоять. Теперь получалось, что мы можем добраться до верха быстрее машин. Почему-то это разбудило в нас дух соревнования, и мы ускорили шаг. Вверх по склону вела тропа, позволявшая срезать целый виток дороги и сразу подняться футов на двести.
— Ты знал фраа Пафлагона? — спросил я Крискана, когда мы снова выбрались на дорогу и сделали передышку: выпить воды и поглядеть, сколько прошли.
Вид стоил того, чтобы на него оглянуться.
— Я был его фидом, — сказал Крискан. — А ты был фидом Ороло?
Я кивнул и задал следующий вопрос:
— Ты знаешь, что Ороло был фидом Пафлагона до того, как тот ушёл к вам через лабиринт?
Крискан промолчал. Для Пафлагона заговорить с Крисканом об Ороло — да и вообще о чём-либо из своей жизни у десятилетников — было бы нарушением канона. Однако такие вещи легко срываются с языка, когда говоришь о работе. Я продолжал:
— Пафлагон и другой десятилетник по имени Эстемард работали вместе. Оба они учили Ороло. Оба покинули наш матик в один день: Пафлагон через лабиринт, Эстемард — через дневные ворота. Эстемард пришёл сюда.
Крискан спросил:
— На каком счету был Ороло? Я имею в виду, до анафема?
— Он считался лучшим нашим теором. — Честно говоря, вопрос меня удивил. — А Пафлагон?
— Тоже.
— Но? — Я чувствовал, что там подразумевалось «но».
— У него было довольно странное самоделье. Вместо того, чтобы в свободное время работать руками, как все, он изучал…
— Мы знаем, — сказал я. — Поликосм. Или ГТМ.
— Вы смотрели его труды, — сказал Крискан.
— Двадцатилетней давности, — напомнил я. — Мы понятия не имеем, чем он занимался в последнее время.
Крискан помолчал, затем пожал плечами:
— Судя по всему, для конвокса это важно, так что не будет беды, если я вам расскажу.
— Мы вас не заложим, — пообещал Лио.
Крискан не уловил шутки.
— Вы замечали, что когда говорят про Гилеин теорический мир, всегда рисуют одну и ту же схему? — спросил он.
— Да… и впрямь, — подумав, согласился я.
— Два круга или квадрата, — сказал Лио. — И стрелка от одного к другому.
— Один круг или квадрат обозначает Гилеин теорический мир, — сказал я. — Стрелка от него идёт к другому квадрату или кружку, изображающему наш мир.
— Наш космос, — поправил меня Крискан. — Или причинно-следственную область, если тебе так больше нравится. А стрелка означает?..
— Поток информации, — ответил Лио. — Знания о треугольниках, изливающиеся в наши мозги.
— Причинную связь, — предположил я, вспомнив наш с Ороло разговор о разрыве причинно-следственных областей.
— Что в данном случае одно и то же, — напомнил Крискан. — Такого рода схемы подразумевают, что информация о теорических формах из ГТМ может попадать в наш космос и производить в нём измеримое действие.
— Погодите, что значит «измеримое»? О каких измерениях речь? — спросил Лио. — Нельзя взвесить треугольник. Нельзя забить гвоздь теоремой Адрахонеса.
— Но ты можешь о ней думать , — ответил Крискан. — А мышление — физический процесс в твоих нервных тканях.