На стартовой площадке, сразу после того, как я проглотил Большую таблетку (приёмопередатчик внутренней температуры) и влез в скафандр, инаки, составлявшие техперсонал установки, замотали меня тряпьём, затолкали в беседку, утрамбовали и обклеили упаковочной лентой. Затем они вооружились бесплатными линейками из соседнего мебельного мегамаркета, всего меня промерили и ещё немного утрамбовали. После окончательной обклейки получился тюк, как на схемах в их наскоро отпечатанных, снабжённых многочисленными рукописными пометками документах. Далее инаки схватили флаконы герметизирующей пены и накрепко меня зафиксировали, следя, чтобы пена попала между коленями и грудью, пятками и задом, руками и лицом. Когда она затвердела, кто-то отодрал слой, покрывавший лицевой щиток, похлопал меня по шлему и вложил в скелекисть канцелярский нож. Важность измерений стала понятна в первые минуты работы двигателей второй ступени, когда огненные языки заплясали в нескольких дюймах от моих ног.
Впрочем, как только мы окончательно вышли из атмосферы, языки исчезли. Встроенные пружины отбросили беседку, и она поплыла прочь. Теперь я торчал вверх, как эмблема на капоте моба. Очень хотелось избавиться от упаковочного материала, но я помнил график скорость-время наизусть и знал, что ещё не достиг первой космической. Наибольший прирост скорости должен был произойти на финальном этапе работы двигателя, когда шарман оставит позади больше трёх четвертей своей массы в виде струи отработанного топлива.
Если приложить ту же силу к заметно полегчавшему грузу, получишь ускорение, которое Лио бодро назвал «близким к несовместимому с жизнью». «Но ничего страшного, — сказал он. — Ты потеряешь сознание раньше, чем тебя раздавит».
Я сделал попытку оглядеться. В последние три дня я воображал, что вид будет фантастический. Завораживающий. Я увижу остальные ракеты: двести штук, взмывающих по дуге вверх и к востоку на почти параллельных курсах. Но в скафандре имелось больше воздушных мешков, чем показал в первый раз Джезри, и все они были накачаны до предела (то есть я лежал на камнях), поддерживая голову и туловище в положении, наименее чреватом смертью, параличом или повреждением органов. Моя селезёнка пребывала в покое, мои глаза видели только звёздное небо и голубой краешек Арба слева внизу. Затем всё расплылось от выступивших слёз; глазные яблоки сплющились под собственной тяжестью, как сфера под Арсибальтом…
Я падал. Я висел. Я был жив. Мой скафандр со мной разговаривал. Уже довольно давно. «Подайте голосовую команду «Дегерметизировать фиксаторы», чтобы убрать систему амортизации и перейти к следующему этапу», — снова и снова повторял голос на ортском. Какой-то сууре с хорошей дикцией поручили начитать инструкции на записывающее устройство. Хотел бы я с ней познакомиться!
— Дерметизировать фсатры! — рявкнул я, думая произвести на неё впечатление.
Скафандр перевёл дух, затем сказал: «Подайте голосовую команду: «Дегерметизировать фиксаторы», чтобы…»
— Дегреметизировать фикстры! — повторил я. Она начинала действовать мне на нервы. У меня даже пропало желание с ней знакомиться.
«Подайте голосовую команду…»
— Де. Герм. Этизировать. Фиг. Сатыры.
Мешки сдулись. «Добро пожаловать на низкую околоарбскую орбиту!» — произнёс голос совершенно другим тоном.
Теперь я мог двигать головой и плечами, однако ноги и руки были по-прежнему замурованы пеной и обклеены лентой. Я принялся работать канцелярским ножом — сперва медленно, но вскоре от шармана уже полетели куски пены и комья ленты. Они парили поблизости от меня. В конечном счёте из-за низкой массы и высокого лобового сопротивления им предстояло снова войти в атмосферу и сгореть. А до тех пор они создавали визуальную неразбериху для Геометров.
Кстати о визуальной неразберихе. Вокруг меня вспыхивали яркие точки. Они были двух типов: миллионы крохотных искорок (дипольные отражатели, доставленные другими ракетами) и десятки больших, равномерно горящих маяков. Некоторые были достаточно близко, чтобы мои глазные яблоки (постепенно обретавшие исходную форму) различали их как диски или полумесяцы. В зависимости от взаимного расположения меня, солнца и этих предметов, они выглядели как полная луна или как растущий месяц в разные фазы.
Полумесяц справа от меня медленно рос по мере того, как сближались наши орбиты. Это был пятисотфутовый надувной шар из металлизированной полиплёнки, отправленный в космос тем же ракетным залпом, что и я. Измерив его видимый размер по сетке на лицевом щитке, я смог оценить расстояние: примерно две мили. Надо думать, к нему мне и следовало двинуться.
Я на ощупь отыскал в культях трекбол и жёстик. Они не действовали, пока я не отдал соответствующую голосовую команду и не подтвердил её щелчком тумблера. Теперь двигатели шармана перешли под моё управление; до того работала автоматическая система наведения. Если ближайший шар и впрямь был тот, к которому мне следовало направиться, она показала себя вполне прилично. Однако у неё не было ни глаз, ни мозга, чтобы сблизиться с шаром, а поскольку Геометры по-прежнему глушили наши навигационные спутники, получилась та точность, которая получилась. Отныне мои глаза должны были стать сенсорами, мозг — системой наведения. Я легонько крутанул трекбол, просто чтобы проверить, работает ли система.
Сопла выбросили голубой свет и развернули меня на новый азимут. Я сориентировался по горизонту Арба внизу, сообразил, где юго-восток (направление моего орбитального полёта), проделал в голове расчёт, для надёжности проверил его и двинул жёстиком в двух направлениях. Шарман отвесил мне двойной удар. Больше ничего плохого не произошло, а шар в поле моего зрения вёл себя так замечательно, что возник соблазн повторить. Однако я сдержался: в видеоигре мы часто всё портили, именно что переусердствовав в правильных действиях.
У меня был приёмопередатчик дальнего действия, только для аварийных случаев. Его я не включал. Приблизившись к шару настолько, чтобы заработала система ближнего действия, я сказал: «Поиск сетки». Через несколько секунд скафандр отозвался: «Подключение к сетке завершено». Конец фразы заглушил голос Самманна: