Маршрут нашего путешествия через полюс пролегал по широкому перешейку. Две тектонические плиты столкнулись на самом севере планеты, образовав горную систему, которую трудно было бы пересечь, не будь она погребена под двумя милями льда. В последние два дня континент под нами расширялся; но мы по-прежнему ехали вдоль правого, или (поскольку двигались теперь на юг) западного его края. Не совсем по кромке: побережье представляло собой хребет над активной зоной субдукции; узкую полоску суши между горами и замёрзшим океаном покрывали сползающие со склонов ледники, опасные из-за множества трещин. Санный поезд шёл по ледяному плато в нескольких милях восточнее хребта; на том же плато располагалась и станция. От неё через лёд, тундру и тайгу тянулись дороги, по которым в конечном счёте можно было добраться до самого Моря морей. Однако до ближайшего населённого пункта в том направлении были сотни миль. Контрабандисты вроде нашего санщика не могли возить людей так далеко. Они поворачивали вправо, то есть на запад, переваливали через хребет и высаживали пассажиров в порту, куда заходили ледоколы.
Мы рассчитывали, что я обогну станцию на маленькой машине, Корд, Самманн и Крейды подберут меня на дороге и дальше мы продолжим путь вместе. Буран всё спутал. Теперь получалось, что мои спутники поедут на юг, а дня через два свернут к западу, перевалят через хребет и будут ждать меня в Махше — порту базирования ледоколов. Я тем временем куплю билет на ледокол или корабль конвоя. В Махще мы встретимся, а дальше до Моря морей всего несколько дней езды. Итак, я действовал согласно плану Б (план А предполагал встречу к югу от станции). Мы, если честно, мало его обсуждали, поскольку не думали, что до такого дойдёт. У меня было сосущее чувство, что я действовал впопыхах и наверняка забыл что-нибудь важное. Впрочем, за два часа в санях я ещё раз хорошенько обдумал ситуацию и убедил себя, что всё получится.
Из того, что сани накренились, я сделал вывод, что мы взбираемся на перевал. Их здесь было три. Самманн прочёл, что один гораздо лучше других, но его иногда перекрывают лавины. Санщики никогда не знают, каким перевалом поедут сегодня: это решается на ходу, в зависимости от того, что сообщают по рации другие контрабандисты. Санщик сидел отдельно от нас, в наглухо закрытой отапливаемой кабине, и я не знал, о чём он там говорит по рации.
Внезапно поезд сбавил ход и остановился. Минуту или две мы заново учились двигаться. Я посмотрел время и с удивлением понял, что прошло шестнадцать часов. Видимо, я проспал из них восемь или десять — немудрено, что спина одеревенела. Бражж откинул брезент, и сани наполнил рассеянный серый свет. Ветер улёгся, снег перестал, но небо по-прежнему скрывали тучи. Мы стояли на склоне горы, на относительно ровном участке. Видимо, это была санная дорога через перевал — через какой именно, знал только наш водитель.
Бражж не выказывал намерения вылезти из саней. Я встал и собрался шагнуть через его ноги, но Бражж поднял руку. Через мгновение со стороны кабины донеслась серия глухих ударов и хруст открываемой обледенелой дверцы, потом лязг металлических ступеней и, наконец, скрип снега.
Через мгновение со стороны кабины донеслась серия глухих ударов и хруст открываемой обледенелой дверцы, потом лязг металлических ступеней и, наконец, скрип снега. Бражж опустил руку и убрал ноги: я мог выйти. Только теперь я вспомнил предупреждение Самманна не вылезать из саней, чтобы меня не бросили. Бражж, очевидно, не в первый раз пересекал границу и знал, что нельзя выходить, пока санщик в кабине.
На восемьдесят третьей параллели мы купили горнолыжные очки; сейчас я их надел и вылез из саней. Рядом с трактором мочился, стоя лицом к склону, незнакомый человек. Я рассудил, что водителей двое: тот, с которым я договаривался, и сменщик. Действительно, другой водитель высунул из кабины заспанную физиономию, надел чёрные очки и вылез наружу. Дверцу он оставил открытой, чтобы слышать рацию. Из неё доносились редкие хрипящие фразы. Я разобрал не все слова, но понял, что санщики сообщают, кто из них где и как там с проходимостью. Однако по большей части рация молчала. Когда из динамика доносились звуки, оба водителя умолкали, поворачивались к дверце и напрягали слух.
Лapo и Даг вылезли из саней и встали с другой стороны — ниже по склону. Оба разом вскрикнули, потом возбуждённо заговорили. Водителей это явно раздражало: Ларо и Даг мешали им слушать рацию.
Я тоже обошёл сани. Отсюда был отлично виден заснеженный склон с торчащими кое-где чёрными камнями. Мы стояли на северном борту долины. Вправо она расширялась и переходила в прибрежную полосу, влево сужалась и круто шла вверх. Итак, мы перевалили через хребет.
Но не это вызвало удивлённые возгласы Ларо и Дага. Братья смотрели на десятимильную, окутанную паром чёрную змею, вьющуюся по долине к горам: плотную колонну тяжёлых машин. Все они были одного цвета.
— Вояки, — объявил Бражж, вылезая из саней. Он удивлённо тряхнул головой. — Война, что ли?
— Учения? — предположил Ларо.
— Очень крупные, — скептически произнёс Бражж. — Снаряжение не то.