Керо шмыгнул носом, упрямо покачал головой:
— Как знаешь, а я все же спрошу. И спросил, обращаясь к своему гарему, ко всем четырем сразу. Ни одна не стала отвечать — все разом посмотрели на старшую. Та ответила сразу и не очень длинно.
— Что она?
— Говорит, что ничего другого им, видно, не остается, как принять нашу судьбу. Свои, говорит, наверняка зарежут, а с нами, может, и повезет — все-таки мы не люди, а обуры.
— А сам ты тоже думаешь, что мы обуры? — спросил Онго, но ответа не стал дожидаться, а сразу продолжил:
— Теперь точно переводи им. Спроси: откуда же и кто узнает, что с ними тут приключилось? Что обуры их навестили? Разве что сами они расскажут? Мы-то этого не сделаем, понятно ведь?
Керо перевел. Выслушал ответ.
— Она сказала: конечно, они сами никому ничего не скажут. И от этого дела, хвала Создателю, следов не остается. Если только кто-то из них не родит потом обура вместо нормального человечка.
— Объясни ей: если кто-то и родит, то до того еще столько месяцев пройдет, сколько полагается. А за это время мало ли что изменится. Пожалуй, и сами они позабудут. Скажи: я предлагаю им тут остаться, нести службу, как если бы ничего не случилось. Мы сейчас пойдем туда, вглубь. А вот когда будем возвращаться — ну что же, тогда, если захотят, смогут уйти с нами.
В разговор неожиданно вступил Мори:
— Погоди, командир. Ты что — всерьез? Мы их тут оставим, сами пойдем дальше, а они тут же — нам в спину. Перебьют, как мух. А если у них оружие отобрать или сломать, всем станет ясно, что тут что-то не так, и прикончат их без лишних слов.
— А кто говорил, чтобы оружие отобрать? И портить тоже не станем. А вот боеприпасы выгребем до последнего патрона и до последней сигналки. Чтобы если даже очень захотят послать нам в спину очереди или же подать сигнал ракетой — нечем оказалось. Своим же, если те появятся прежде нас, объяснят: все боеприпасы забрали с собой воины, когда уходили на помощь патрулю, а то, что оставалось в карауле, израсходовали, потому что кто-то, мол, снизу сюда подходил, но, наткнувшись на сопротивление, отступил неизвестно куда.
И еще скажи им: я строго требую, чтобы сейчас же отдали нам все средства связи, что у них есть: радио и все такое.
Растолковывать женщинам сказанное долго не пришлось: похоже, предложение их удовлетворило.
— А насчет связи они говорят, что была у них походная рация, но ее взял вместе с радистом начальник караула — наверное, там и пропала, где все погибли.
Говорят: была бы связь, они вызвали бы подмогу еще до нашего прихода.
— Ну что же, — кивнул Онго. — Правдоподобно. Теперь — быстро: обшарить все углы и закоулки, все до последнего патрона — в кучу и взорвем. Нам-то они ни к чему. Только отнесем на сотню-другую шагов, чтобы тут ничего не повредить… И вот еще что. На всякий случай спроси: есть ли другой вход в эти места?
Нито переговорил еще. Уже по выражению лица горянок можно было понять, что сам вопрос им показался глупым.
— Нет, она говорит: никак иначе пройти нельзя. Говорит, им объясняли, когда сюда привели: дальше с трех сторон скалы, на которые и козе не взобраться, а с четвертой — пропасть. То есть крутой обрыв, а далеко внизу — берег и большая вода. Но там уже не их, говорит, не улкасские места.
— Ну-ка, ну-ка, сравним с картой. Может, поймаем на вранье?
Онго вытащил планшет, включил карту, загрузил нужный район. С минуту разглядывал.
— Нет, тетка не врет. Так оно и есть. Ну, что же, хорошо хоть, что с тех направлений никакой неожиданности нам не грозит. Да и с этой стороны мы на какое-то время застрахованы вроде бы. Ну — теперь все за дело. Нито, предупреди: если кто попробует утаить любые боеприпасы — расстреляю на месте, и никакая любовь не спасет. Пусть сами носят, а вы только проверяйте, чтобы подчистую все вынесли.
Возня с боеприпасами заняла полчаса с лишним; наконец, закончили валить в кучу, Соки — подрывник кроме всего прочего — пожертвовал двумя подрывными шашками и одним радиовзрывателем. Все отошли в сторону, подальше. Онго скомандовал, Соки нажал кнопку. Рвануло. Фейерверк получился на славу: патроны, гранаты, сигнальные ракеты рвались, разлетались во все стороны, рисовали огненные, быстро исчезающие узоры. Когда все погасло, темнота показалась куда более густой, чем раньше.
— Ну, все, — сказал Онго. — Выступаем.
— Постой, командир.
— Что еще, Нито?
— Что же мы, наших даже не похороним по-человечески? Тех, кто там, в яме…
Об этом Онго успел подумать еще раньше. И ответил сразу же:
— Жаль, конечно, но этого делать не станем. Скажу даже: не имеем права.
— Это как так?
— Пусть так лежат — до трибунала. Ты что же думаешь: мы дюжину баб перетрахали — и все наказание? Нет, разведчик, не такие уж мы добрые.
— Ну, тогда… Тогда надо хоть туда, нашим, сообщить: нашли, мол, такое. Что бы знали — на случай, если сами мы ничего показать не сможем.
— Сообщим обязательно. Со связью безобразие: там, наверное, нас уже давно похоронили, а мы все никак не можем рацию настроить. Сури! Уяснил?
— Могу хоть сейчас.
— Сначала отойдем подальше. Туда, где чужих ушей наверняка не будет.
Тут считают нас обурами — вот пусть так и-дальше думают. А обурам вроде бы пользоваться рацией не пристало. Ну, все. Прощаемся по-хорошему — и в путь.
А обурам вроде бы пользоваться рацией не пристало. Ну, все. Прощаемся по-хорошему — и в путь.
Вернулись в караулку. Попрощались.